На челлендж поскрапила, тоже уже традиционно,
Дизайн страничек делала сама, ибо хрен найдешь готовое на латыни, вряд ли такое вообще существует в природе))) Странички состарены в чае, сшиты вручную в блок.
КартинкиОбложка - кожзам плюс металлические элементы
Внутренности:
Титул и оборот титула, на обороте - молитва на латыни.
Календарь на 2017-2018 гг.
Основные страницы для заполнения
Есть еще странички "Дни рождения" и "Контакты", но их не фотографировала.
Ну и второе мое достижение - напиши фичок в дедлайн и опоздай с выкладкой на полминуты Может, впредь послужит уроком, хотя вряд ли - я себя знаю. А все началось с того, что мне понравилась мысль "Курт Гессе в женском монастыре". Наивная, я думала, что уложусь в 4к слов, ну в крайнем случае в 5к. В итоге меня развезло на почти 8к, и я понимаю, что если бы не дедлайн, то мне бы и десяти не хватило - столько деталей осталось за кадром, непрописанными. Но что есть, то есть.
Миди на спецквест
Название: Братья и сестры
Задание: "Самый темный вечер в году"
Автор: Morane
Бета: dariana
Размер: миди, 7699 слов
Пейринг/Персонажи: Курт Гессе, Бруно Хоффмайер, ОМП, ОЖП в количестве
Категория: джен, мимолетное упоминание слэша между ОМП
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: в канун Рождества, в светлый Сочельник, зверски убит епископ Регенсбурга. И расследовать это дело должен, конечно же, лучший следователь Конгрегации
читать дальшеГлава 1.
Тяжелые деревянные створы внешних ворот, обычно запертые, сегодня были открыты, а во дворе собрались, вероятно, не только все насельницы и послушницы монастыря, а также девушки из состоятельных городских семей, принятые на обучение, но и многие знатные дамы Регенсбурга. Как ни велико и значительно было событие, ожидавшееся всеми уже который день, но аббатиса оказалась неумолима и не позволила ни одному мужчине ступить за стены монастыря даже ради участия в Рождественской мессе, которую, впервые за много лет, собирался служить в стенах Обермюнстерского аббатства новый регенсбургский епископ. До сего дня монахини обходились лишь услугами одного из приходских священников – прежний же епископ, недавно представший перед Господом, находился в состоянии тихой вражды с непокорным аббатством, никак не желая признавать его имперские привилегии и тщетно пытаясь вернуть монастырь под власть Регенбургского диоцеза. Новый епископ Готтард фон Пелленхоф, вникнув в суть спора, дал аббатисе Йоханне понять, что не претендует на имперский статус монастыря, и в качестве своего доброго отношения выразил желание отслужить в Обермюнстере мессу в Сочельник. Так что аббатиса велела открыть ворота и сама вышла встречать Его Преосвященство, едва только ей принесли весть, что фон Пелленхоф и его немногочисленная свита выехали из епископской резиденции. Сейчас эта высокая, худая как жердь женщина в монашеском облачении стояла впереди всех, нимало не смущаясь, что декабрьский ветер пробирал ее до костей, а ноги в добротной, но уже поношенной обуви давно замерзли. За ее спиной жались от холода монахини и воспитанницы, кутались в теплые шерстяные с мехом плащи городские матроны, но ни одна из них не смела пожаловаться на неудобство, глядя на прямую фигуру в черном.
Когда в конце улицы показалась процессия во главе с фон Пелленхофом, по толпе женщин побежал шепоток, но почти сразу смолк. Спина аббатисы Йоханны стала, кажется, еще прямее. Въехав в ворота Обермюнстера, епископ, крупный, не старый еще мужчина с тяжелым подбородком и далеко не благостным взглядом, спешился, отдав поводья тут же подбежавшему служке, и повернулся к аббатисе.
– Мы счастливы приветствовать Ваше Преосвященство в стенах нашей обители в такой светлый день, – в голосе Йоханны, вопреки произнесенным словам, едва ли можно было уловить хоть намек на счастье.
– Как и я счастлив посетить сию достославную обитель, сестра, – фон Пелленхоф, казалось, не заметил нелюбезности аббатисы и протянул ей руку. Йоханна склонилась к перстню, но не коснулась его губами. И это фон Пелленхоф также оставил без внимания. Потом аббатиса терпеливо ожидала, пока выстроится и пройдет очередь из желающих получить епископское благословение, и только после этого предложила фон Пелленхофу, тоже уже изрядно замерзшему, пройти внутрь, дабы осмотреть постройки и церковь.
Толпа расступилась, когда епископ, провожаемый аббатисой, прошел через двор и вторые ворота, во внутренний дворик, туда, куда обычно не допускались светские. Но сегодня, в светлый Сочельник, церковь Обермюнстера распахнет свои двери для всей паствы. Когда фон Пеллехоф и Йоханна скрылись в церкви, женщины, оставшиеся в большом дворе словно очнулись от столбняка и загомонили все разом, даже суровые и сдержанные обычно монахини спешили поделиться друг с другом и с городскими дамами своими впечатлениями о новом епископе Регенсбурга.
Меж тем епископ и его свита в сопровождении аббатисы и ключницы сестры Марты осмотрели церковь, сакристию и зал капитула, миновали трапезную и дормиторий. Здесь аббатиса предложила фон Пелленхофу занять одну из пустующих монашеских келий, дабы отдохнуть перед подготовкой к долгой Рождественской службе. Отказавшись от легкой трапезы, разрешенной даже в такой день, и тем самым вызвав восхищенный взгляд сестры Марты, епископ заверил Йоханну, что он не испытывает нужды ни в чем и не смеет долее отрывать аббатису от ее обязанностей. Йоханна постаралась сдержать вздох облегчения и направилась обратно в большой двор, чтобы напомнить монахиням, что им пора бы вернуться к своим занятиям.
Оказавшись в собственной келье, Йоханна наконец позволила себе расслабиться ненадолго и предалась размышлениям о том, не слишком ли мягко стелет Его Преосвященство Готтард фон Пелленхоф и не будет ли ей и ее подопечным слишком жестко спать от проявленных епископских милостей. Йоханна, несмотря на многолетнюю жизнь в монастыре, а может быть, и благодаря ей, неплохо разбиралась в людских душах и знала, что новый епископ Регенсбурга не тот, кем хочет казаться. Не придется ли ей готовиться к новой войне с епископатом? А если придется – достанет ли у нее сил на эту войну? Фон Пелленхоф – влиятельный человек, демонстрирующий, в отличие от многих, лояльность императорской власти; кто знает, не воспользуется ли он этим оружием? Впрочем, возможно, что она видит опасность там, где ее нет, и ее подводит излишняя подозрительность. Йоханна встала и вышла из кельи с намерением разыскать нескольких сестер и лично проверить, правильно ли они поняли выданные ею накануне указания. Если епископские служки будут рыскать по территории обители, сестры должны быть готовы. Лучше перестраховаться, чем проворонить такого врага у себя под носом.
Когда, несколько часов спустя, Йоханна снова возвращалась к себе, в дормитории ее встретила одна из монахинь, сестра Мартина, и сообщила, что Его Преосвященство покинул выделенную ему келью, немного побродил по монастырю и побеседовал с некоторыми монахинями, а сейчас отправился в церковь – готовиться к вигилии. Йоханна поспешила в церковь – хоть и негоже было тревожить Его Преосвященство в такой момент, но аббатиса была готова преступить некоторые пункты устава ради интересов сестринской общины Обермюнстера.
В церкви ее, к удивлению, встретила тишина. Это было странно, учитывая, что сейчас здесь должен был находиться епископ и его помощники. Впрочем, последние могли и отсутствовать, если они прибыли с целью шпионить и собирать сведения, но где же, в таком случае, сам Его Преосвященство? Йоханна двинулась вдоль скамей к алтарю и, не пройдя и нескольких шагов, замерла. Несмотря на холод, царивший в церкви, нос ее уловил знакомый, но непривычный здесь запах – запах крови. У Йоханны на мгновение замерло сердце: кто мог пролить кровь в Доме Господнем и где, ради всех святых, епископ фон Пелленхоф? Аббатиса осторожно прошла мимо скамей и уже приблизилась к трансепту, когда краем глаза уловила в боковом нефе что-то необычное. Запах крови стал сильнее, и она, уже не пытаясь быть осторожной, почти бегом двинулась в боковой неф и застыла на полдороге. Из-за одной из массивных колонн торчал подол мантии – той самой, в которой несколько часов назад она видела Готтарда фон Пелленхофа, очевидно, он еще не успел переоблачиться. Уже догадываясь, что случилось, аббатиса подошла ближе. Увиденное заставило ее в ужасе трижды осенить себя крестным знамением – фон Пелленхоф сидел, привалившись к колонне и глядя куда-то вверх мутными неживыми глазами. Рот был в изумлении открыт, одежда и пол вокруг – в крови, а из горла торчал деревянный кол. С трудом удерживаясь от крика, Йоханна подумала, что самый светлый вечер в году, вечер Сочельника, для Обермюнстера стал сегодня темнее самой темной ночи.
Глава 2.
Курт осторожно прикрыл двери, ведущие в рабочий кабинет кардинала Сфорцы, и подавил острое желание высказать вслух все, что он думает по поводу чувства юмора собственных наставников. Полученные от них несколько минут назад указания привели его в замешательство. Но запрос на лучшего следователя Конгрегации пришел от кого-то из высших иерархов германской Церкви, а лучшим, по мнению наставников, Куртом отнюдь не разделяемому, был он, Гессе Молот Ведьм.
В мрачном расположении духа он пошел собирать свои нехитрые пожитки, чтобы уже через час быть готовым отправиться в очередную Богом забытую глушь… хотя на сей раз это была вовсе не глушь, поправил себя мысленно Курт, а напротив – один из богатейших имперских городов. Оставалось сделать еще одно дело, но, подняв взгляд, Курт обнаружил, что бегать по академии ему не придется – дело нашло его само.
– Ну, и куда ты на сей раз? – Бруно Хоффмайер, напарник и друг, с любопытством глянул на мрачную физиономию Курта. – В лагерь к Хауэру? Нет, тогда бы ты не смотрел на мир, как на обитель Врага человеческого.
– В монастырь, – криво усмехнулся Курт.
– То есть? – не понял Бруно. – Это шутка, Гессе? Или ты где-то крупно напортачил, что при твоей манере общения совсем не удивительно, на тебя нажаловались, и наставники решили попытаться научить тебя смирению?
– Никаких шуток, отче, меня правда отправляют в монастырь, – кивнул Курт и, видя недоумение на лице напарника, припечатал: – В женский.
– П-прости? – напарник, кажется, даже поперхнулся от изумления и воззрился на майстера инквизитора. – Какого… эм… святого угодника ты будешь делать в женском монастыре?
– Расследовать, как и всегда. А что подумал ты?
Бруно счел за лучшее промолчать и последовал за Куртом, шагающим в сторону своей комнаты. Оказавшись за закрытой дверью, Курт пояснил подробнее:
– Откуда-то сверху пришел срочный запрос на «лучшего следователя». – Он поморщился. – Понятия не имею, с чего все считают, что это я. Хотя да, ты мне объяснял, но я, ты помнишь, с этим не согласился. Но это детали. А вот главное: в женской обители Регенсбурга неделю назад был убит недавно назначенный епископ города. Прямо в церкви, незадолго до того, как должен был служить там Рождественскую мессу. Кем и за что – это мне и предстоит выяснить. И тебе, кстати, тоже, так что поторопись со сборами, отче.
– Но как нас пустят в женскую обитель? – с сомнением покачал головой Бруно. – Особенно тебя.
– Намекаешь на мое непотребное поведение?
– Намекаю на твой статус всего лишь. Ты не монах и не священник…
– Зато я следователь Конгрегации, ведущий дознание об убийстве. И не простого горожанина, заметь. Препятствий нам чинить не станут, Сфорца обещал договориться. А теперь валяй собираться – через час в дорогу.
На сей раз с дорогой им повезло – первые дни нового года были холодными, но ясными, и только в конце пути, уже на подъезде к Регенсбургу, поднялась небольшая метель, но она не шла ни в какое сравнение с той приснопамятной метелью, запершей их два года назад в трактире Альфреда Велле и близко познакомившей с нравами и привычками оборотней. В город въехали спокойно, предъявив страже на воротах Сигнумы; у стражи, как выяснилось, предупрежденной, вопросов к господам конгрегатам не возникло.
– Интересно, – хмыкнул Курт. – Не иначе, городской совет подсуетился, а ведь, насколько мне известно, местный совет с местным же епископатом давно в натянутых отношениях: никак не могут решить, кому же все-таки принадлежит власть. К чему такая предупредительность? Совет хочет показать, что он ни при чем и бросается оказывать поддержку, даже когда их об этом еще не просили? Пожалуй, стоит к ним наведаться для проформы, но не сейчас, разумеется. Сейчас в трактир – оставим вещи, пообедаем и двинемся к сестрам-бенедиктинкам.
Глава 3.
С момента убийства – а ничем другим, увы, это быть не могло – Готтарда фон Пелленхофа аббатиса Йоханна чувствовала, что больше не контролирует события, разворачивающиеся вокруг. Как ни пытались скрыть сама аббатиса, доверенные сестры и епископская свита чудовищное происшествие, объясняя – неслыханное дело! – отмену вечерней службы внезапной болезнью Его Преосвященства, а правда все равно просочилась наружу, и уже наутро вся обитель – да что там обитель – весь город знал, что церковь Обермюнстерского аббатства была осквернена убийством духовного лица. Поначалу и сами сестры, и город пребывали в растерянности, хотя сообщение о трагедии было тот час же отправлено с одним из служек, а спустя несколько дней получено ответное – в город направлялись следователи Конгрегации, дабы провести дознание и найти убийцу.
Весь Регенсбург – от главы совета до последнего нищего – на все лады обсуждал убийство, монастырь гудел, как растревоженный улей: сестры пребывали в панике от совершившегося в их обители святотатства, некоторые даже выразили желание покинуть обитель и перейти в другую, почти все воспитанницы монастыря отбыли по домам, но это менее всего волновало сейчас аббатису.
Пытаясь хоть как-то успокоить монахинь, призывая их вернуться к обычному распорядку, Йоханна ни на минуту не переставала задавать себе вопрос – кто же совершил сие злодеяние, если посторонних внутри обители практически нет, а городские прихожанки и паломницы, по уверениям сестер-привратниц, оставались за внешней стеной. Значит ли это, что виновен кто-то из своих, кто-то из ежедневно встречаемых ею монахинь? Или это кто-то из епископского окружения? Тут она укоряла себя за греховность такой надежды, но поверить в то, что одна из сестер – хладнокровная убийца, было попросту выше ее сил. Оставалось молиться и верить, что, во-первых, Инквизиция быстро разберется в деле и найдет виновных, а во-вторых, что это ужасное событие не повлияет катастрофически на дальнейшую жизнь обители и ее отношения с диоцезом, а, возможно, и с императором.
Йоханна понимала, что обещанные следователи должны будут получить доступ pro minimum на место преступления и что ей придется пойти на серьезное нарушение устава - впустить мужчин на территорию женской обители. Наверняка, найдутся сестры, недовольные этим решением, но Йоханна надеялась воззвать к их благоразумию. В конце концов, вряд ли инквизиторы будут разгуливать по всему монастырю – их, вероятно, заинтересует только церковь, и вполне можно сделать так, чтобы они не встретились случайно ни с кем из сестер. Тем более, что главная свидетельница, по ее разумению, она сама, а другие сестры ничего не видели.
Размышления аббатисы прервал стук в дверь кельи. Отворив ее, Йоханна увидела взволнованную сестру-привратницу и поняла: те, кого она ждет, прибыли. Слова привратницы только подтвердили ее догадку.
– Благодарю тебя, сестра Ульрика. Я сейчас выйду к господам инквизиторам, – Йоханна проводила взглядом уходящую монахиню и притворила дверь. Ей необходима была минутка, чтобы собраться с мыслями и взять себя в руки. Негоже показывать следователям свое беспокойство и страх. Йоханна прикрыла глаза ладонью, приказывая себе очистить разум. Ее ожидало очередное испытание.
Выйдя из внутренних ворот в большой двор, аббатиса не сдержала удивления: вместо ожидаемых ею конгрегатских следователей, коих она представляла мужчинами в летах, во дворе ее ждали два пусть не юнца, но довольно молодых человека, один из которых выглядел весьма хмурым, а у второго под необычным длиннополым одеянием виднелась монашеская ряса.
– Добро пожаловать в обитель Обермюнстер, братья, – аббатиса быстро овладела собой и первая поприветствовала инквизиторов. – Я бы хотела сказать, что рада видеть вас здесь, но причину вашего приезда трудно назвать радостной. Я аббатиса этой обители – Йоханна фон Крахт.
– Курт Игнациус Гессе, следователь первого ранга, – представился хмурый и продемонстрировал знак. – Это мой помощник и напарник отец Бруно Хоффмайер. Где мы можем поговорить о случившемся?
– По уставу я не имею права впускать вас в стены обители, – пожала плечами аббатиса. – Даже вас, отец Бруно, но я приняла решение временно нарушить этот пункт устава, поскольку обстоятельства… Мы можем пройти прямо в церковь, где все и произошло. Я расскажу вам все, что видела и знаю.
– Еще один вопрос, – Курт остановил собравшуюся было развернуться аббатису. – Где тело епископа?
– Его забрали в его резиденцию, мы не могли этому воспрепятствовать. Однако же люди епископа были предупреждены, что тело пока нельзя предавать погребению. Да и с ним будут проблемы – ведь Его Преосвященство умер без исповеди и покаяния…
– Не хочу показаться черствым, мать Йоханна, но меня меньше всего волнует, как будет погребен ваш епископ. Моя задача – выяснить, кто устроил ему внеплановое свидание с Создателем, поэтому чем скорее мы узнаем все обстоятельства дела, тем скорее сможем взяться за дознание.
Если аббатису и покоробили слова Курта, она ничем этого не показала, а вот Бруно, следуя за майстером инквизитором в монастырскую церковь, успел шепотом укорить того за резкость.
– Вот здесь он сидел. – Аббатиса подвела Курта и Бруно к одной из колонн. – Его не было видно от входа, и я не сразу его разглядела.
– Сидел? – уточнил Курт. – Как именно?
– Он опирался спиной о колонну, и его голова была немного запрокинута.
– Вот так? – Курт опустился на пол и занял позу, описанную аббатисой.
– Да, очень похоже.
– Вряд ли он остался бы в таком положении, если бы просто упал или сполз вниз… Скорее, его усадили, – заключил Курт, вставая и отряхиваясь. – Кровь была только здесь? В других частях церкви пятен не заметили?
– Нет, – покачала головой Йоханна. – Ничего больше не было, только здесь.
– Значит, здесь и убили, иначе остались бы другие следы, – проговорил Бруно, осматриваясь.
Курт кивнул.
– Чем его убили?
– Деревянным колом. Точнее, колышком, примерно в половину локтя длиной. Он был заточен с одного конца.
– Вы сохранили орудие убийства?
– Н-нет, – аббатиса, до сих пор неплохо владевшая собой, повела плечами, будто ежась от холода. Впрочем, возможно, так оно и было. – Его сожгли, на этом настояли люди епископа.
– Настояли, вот как? Интересно, почему же… В вашем хозяйстве используются такие колышки?
– Да, их можно найти во внешнем дворе… Летом сестры используют их, чтобы подвязывать растения на грядках, но сейчас… Возможно, кому-то они понадобились для чего-то еще.
– Например, для убийства. В тот день здесь, вероятно, было много посторонних?
– Только во дворе; там собрались те, кто хотел видеть приезд Его Преосвященства. Монахини, разумеется, воспитанницы и кое-кто из городских дам. Но внутрь монастыря не входил никто из посторонних, кроме самого епископа и его свиты, конечно.
– Значит, эту деревяшку мог взять и кто-то из ваших сестер, и кто-то из людей епископа, так?
– Вероятно… – аббатиса вновь поежилась. – Я не могу утверждать со всей уверенностью – я не видела, чтобы кто-то из них заходил в хозяйственные постройки, но… это могло быть.
– Мне нужно будет поговорить с теми сестрами, кто в тот день дежурил у ворот. И с теми, кто часто пользуется этими колышками. Пока же… вы можете показать, куда именно был нанесен удар?
– Сюда, – Йоханна коснулась пальцами шеи и тут же отдернула их, перекрестившись.
– Если так, крови должно было быть много, – проронил Бруно.
– Верно, – Курт кивнул. – И часть ее непременно попала бы на одежду убийцы. Даже если удар был нанесен сзади, рукава должны были запачкаться. Находили ли у кого-то из монахинь испачканную в крови одежду? Или, может быть, кто-то в тот день сильно поранился?
– Нет, – покачала головой аббатиса. – Ни о чем таком мне не докладывали. Если это был кто-то из сестер… – она вздохнула, словно пытаясь смириться с этой ужасающей мыслью, – то сумел тщательно скрыть все следы.
– Надеюсь, не все, – серьезно сказал Курт. – Моя практика показывает, что все следы скрыть невозможно. Всегда находится что-то, что преступник не принимает во внимание, какая-то деталь, которая в итоге выводит к нему. Мать Йоханна, я повторяю, что хотел бы опросить всех насельниц вашей обители. Вполне возможно, что кто-то из них что-то видел, что-то, что даст нам зацепку.
– Я соберу сестер в зале капитула, – подумав, сообщила аббатиса. – С некоторыми будет сложно договориться, но я сумею их убедить. Только мне понадобится время.
– Думаю, мы сможем это сделать завтра утром, – поспешно отозвался Бруно, пока Курт не успел наговорить дерзостей. – Сейчас нам следует отправиться в резиденцию Его Преосвященства, я полагаю, – он взглянул на напарника, и тот кивнул, даже не пытаясь возражать.
Глава 4.
– Ты был удивительно сговорчив, – Бруно не упустил случая подколоть напарника, пока они пересекали Соборную площадь; по счастью, резиденция епископов Регенсбурга находилась недалеко. Вообще-то епископ вполне мог бы прийти в Обермюнстер и пешком, это не заняло бы у него много времени, но вряд ли соответствовало бы статусу.
– Не мни это своим достижением, – усмехнулся Курт. – Primo, я понимаю, что аббатисе нужно время на уговоры, и мое размахивание сигнумом и своими инквизиторскими полномочиями тут мало поможет; secundo, я действительно хочу сначала услышать версию людей Его Преосвященства фон Пелленхофа, потому что у меня есть все основания подозревать в этом убийстве мужчину, а не женщину, и, tertio, я предпочел бы, чтобы беседы с монахинями вел ты.
– Я? – Бруно даже приостановился от удивления. – Почему я?
– Ну… они монахини, а ты монах. Может, с тобой они будут откровеннее, чем со мной? Задавать вопросы ты умеешь – не первый год на службе, а я буду слушать и очень надеюсь услышать то, что нам нужно.
– Не уверен насчет откровенности; мы из разных орденов, и я для них такой же чужак, как и ты, но почему бы не попробовать? Есть какие-то вопросы, которые я должен задать обязательно?
– Мы обсудим это вечером, – сказал Курт. – А вот сейчас беседу поведу я.
И он настойчиво постучал кулаком в дверь.
Кряжистый привратник проводил их одну из зал епископского дворца, и спустя несколько минут ожидания к ним вышел тщедушный седовласый священник, назвавшийся капелланом покойного Готтарда фон Пелленхофа.
На прямой вопрос Курта, знает ли он, кто мог желать смерти епископа, капеллан ответил, что сие ему не ведомо, что в Регенсбург фон Пелленхоф прибыл с отрядом своих верных людей, служивших у него немало лет и никогда не замеченных ни в чем непотребном. Сам же епископ, по словам все того же капеллана, выходил чуть ли не святым, а убит был, не иначе, по дьявольскому наущению.
– Ничего подобного, – заверил его Курт. – Малефицией тут и не пахнет, это обычное убийство.
Капеллан истово закрестился при этих словах. На требование осмотреть тело покойного, а после собрать в этой зале тех, кто посещал в тот злополучный Сочельник Обермюнстерское аббатство вместе с епископом он попытался было возразить, но Курт сунул ему под нос свой сигнум и, цедя слова сквозь зубы, напомнил, что сюда его вызвали приказом сверху дабы расследовать насильственную смерть духовного лица, и если ему будут чинить препоны, то отчет об этом сегодня же отправится главе Конгрегации и дальше наверх, и вот тогда за последствия он, Курт Гессе, не ручается. Впечатленный капеллан не посмел больше возражать и повел господ инквизиторов в хозяйственную часть дворца, где, как он сказал, на леднике и хранилось тело убиенного епископа.
После осмотра Курт по очереди допросил тех пятерых, кто помимо самого фон Пелленхофа был в монастыре. Все мужчины – двое служек, секретарь и два охранника – заверили, что не имеют к убийству епископа ни малейшего касательства и не знают, кто мог бы совершить его и зачем. Они не видели и не слышали ничего подозрительного.
– Тогда объясните мне, – обратился Курт к охране, – как так вышло, что Его Преосвященство остался в церкви один? Кто-то из вас двоих должен был всегда находиться рядом с ним.
– Его Преосвященство сам пожелал побыть в уединении, – ответил за охрану секретарь, довольно молодой еще человек в сане священника. – Он разрешил охране посетить трапезную. Видите ли, сам Его Преосвященство соблюдал строжайший пост, но счел необходимым позволить Ульриху и Гансу, – секретарь кивнул на двоих крепких парней, – вкусить немного пищи. Он ничего не опасался в стенах женской обители и охрану взял только для status’а.
– Где были вы и они? – Курт посмотрел в сторону служек, судя по всему, изрядно напуганных совершившимися событиями.
– Мы… эээ… могу ли я сказать вам несколько слов наедине, майстер Гессе? – взгляд секретаря забегал, и он понизил голос.
– Мне и моему помощнику, – уточнил Курт. – Он участвует в расследовании этого дела в той же мере, что и я.
– Хорошо, – помялся секретарь. – Но я смею просить вас, чтобы услышанное не вышло за рамки нашей беседы…
– Если оно будет иметь прямое касательство к расследованию, то все, что вы скажете, будет изложено в моем отчете. Это обязанность, предписанная правилами, коими я не собираюсь пренебрегать.
– По крайней мере я просил бы не доводить сказанное до ушей аббатисы Обермюнстера. Ей вряд ли понравится… – секретарь отошел на несколько шагов, увлекая за собой Курта и Бруно. – Видите ли… Перед поездкой в обитель мы получили от Его Преосвященства некие указания… деликатного свойства. Мы – я имею в виду себя и тех двоих – должны были… хм… незаметно обойти весь монастырь и сделать кое-какие заметки… По возможности перемолвиться парой слов с какой-нибудь бойкой монашкой… Знаете, всегда есть такие, кто не умеет держать язык за зубами…
– Понятно, – вздохнул Курт. – Вашей задачей был шпионаж.
– О нет! – приглушенно воскликнул секретарь. – Всего лишь небольшие наблюдения. Видите ли, Обермюнстерская обитель имеет status имперского монастыря, неподотчетного местному диоцезу. Насколько я слышал, прежний епископ пытался это изменить, но не преуспел.
– И фон Пелленхоф решил продолжить дело?
– Сие мне неизвестно. Я знаю лишь, что он интересовался делами и доходами Обермюнстера, но о своих планах Его Преосвященство умалчивал.
– Мог ли кто-то внутри монастыря каким-то образом узнать о его планах и так радикально решить проблему?
– Это мне также неизвестно. Его Преосвященство состоял в переписке с аббатисой, но переписка эта была короткой. Я видел эти письма, но не читал их, – поспешно добавил секретарь, предваряя очередной вопрос инквизитора. – Возможно, в них Его Преосвященство и обмолвился о чем-то, что могло напугать аббатису…
– Мне нужны эти письма, – произнес Курт тоном, не терпящим возражений. Раз уж секретарь – судя по всему, трусоватый малый – начал сотрудничать со следствием, нужно выжать из него maximum информации.
– Они могут быть в кабинете Его Преосвященства, – промямлил секретарь, понимая, что увязает все глубже. – Пойдемте, майстер Гессе, отец Хоффмайер. Мы ничего там не трогали…
– Врут, – убежденно высказался Курт пару часов спустя, когда они с Бруно обшарили кабинет покойного епископа сверху донизу, но не нашли искомых писем. Да и вообще хоть сколько-нибудь значимых бумаг не нашли, ни одной, из коей можно было бы судить о намерениях фон Пелленхофа. – Врут, что не трогали. Наверняка они вычистили все, что показалось им хоть в малейшей степени опасным, но теперь этого не докажешь. Очень удобно свалить все на мертвеца – мол, он уничтожил бумаги.
– Так что, ты думаешь, это кто-то из них?
– Если они бросились скрывать улики и подчищать грешки… кто знает. Но возможно, что ничего относящегося к нашему делу в тех бумагах и не было, а Его Преосвященство просто любил рисовать похабные картинки на полях своих рукописей.
– Что теперь?
– Теперь ужинать и обдумывать все, что мы сегодня услышали и увидели. А завтра спозаранку снова в обитель, будем вызывать монашек на откровенность, – хмыкнул Курт.
Бруно покривился – каламбур вышел не слишком пристойным.
Глава 5
– И все же я по-прежнему склонен думать, что убийца – мужчина, – заключил Курт, валяясь на постели в их комнате в трактире. – Primo – убиенный мужчина довольно крупный и высокий, не думаю, что женщине было бы легко с таким справиться; secundo – судя по характеру раны, этот деревянный кол в него вогнали с недюжинной силой, каковой неоткуда взяться у женщины; tertio – ни у кого из свиты, кроме охранников, нет алиби, да и его тоже надо еще проверить, кто-то вполне мог незаметно вернуться в церковь и угостить patron’а колом в шею; quarto – если убийца один из свиты, и он действительно перемещался по территории монастыря, вполне мог подобрать где-то этот кол. Возразишь?
– По некоторым пунктам. Primo – мы с тобой еще не видели всех насельниц обители, возможно, что среди них встретятся весьма нехрупких форм женщины, которые могли бы справиться и с мужчиной; secundo – монастырское послушание обычно – тяжелый труд, и монахини зачастую выполняют и много мужской работы – вскапывают грядки, например, или носят воду. То есть, теоретически вполне могут обладать должной силой, чтобы пробить шею, тем более это гораздо менее защищенное место, нежели, скажем, грудь или живот.
– Любопытно… продолжишь?
– Продолжу. Про алиби я с тобой соглашусь, но вот найти подобное орудие убийства, по моему мнению, проще было бы тому, кто хорошо знаком с жизнью в этом монастыре, то есть кому-то из сестер. Или самой аббатисе. Но замечу, что несмотря на выдвинутые мною возражения, я не утверждаю безоговорочно, что убийца – женщина. Более того, мне претит эта мысль. Но твои логические построения, уж прости, пока кажутся мне довольно шаткими.
– Мне самому они таковыми кажутся, но это пока все, что мы имеем. Еще один аргумент, столь же шаткий, как и предыдущие – женщины, как правило, не оставляют столько крови. Такой способ убийства больше характерен для мужчины. Но ты согласен со мной в том, что убийство было намеренным?
– Пожалуй, да. Иначе трудно было бы объяснить, зачем кому-то отправляться на встречу с епископом, прихватив с собой деревянный кол.
– Кстати, ты заметил, что секретарь фон Пелленхофа пытался переключить наше внимание на аббатису? – Курт повернулся набок и посмотрел на напарника.
– И довольно неуклюже, должен сказать, – кивнул Бруно. – А может быть, тех писем, о которых он говорил, и не существовало вовсе? А сказал про них он затем, чтобы упомянуть мать Йоханну и отвести от себя подозрения.
– Да нет, – Курт пощелкал пальцами, – уверен, что письма все-таки существовали, но их вовремя уничтожили. А спросим-ка мы о них у самой матери Йоханны, надеюсь, она не имеет привычки сразу уничтожать деловую переписку.
Утром они отправились в обитель, и сестра-привратница беспрекословно пропустила их, очевидно, исполняя указание аббатисы. Саму аббатису они застали в ее келье, склонившуюся над какими-то бумагами.
– Некоторые сестры не пожелали больше оставаться в оскверненной обители, – со вздохом пояснила аббатиса, отвечая на невысказанный вопрос. – Я не считаю себя вправе останавливать их, хотя и предпочла бы, чтобы они остались. Это письма к настоятельницам тех обителей, куда отправляются покидающие нас сестры.
– Когда они планируют покинуть обитель? – поинтересовался Курт.
– Как только завершится ваше дознание, брат Игнациус. На этом настояла уже я – мне бы не хотелось, чтобы поползли слухи… Сестры согласились подождать.
– Кстати о письмах, мать Йоханна, – Курт уставился на аббатису одним из своих фирменных взглядов «даже-не-пытайся-мне-солгать-я-все-равно-докопаюсь-до-правды». – Вчера в резиденции епископа нам сообщили, что вы состояли в переписке с Готтардом фон Пелленхофом. К сожалению, ваши письма у епископа не сохранились, но, быть может, вы сохранили его письма?
– Я не назвала бы это перепиской, брат Игнациус; мы обменялись всего парой-тройкой писем. – Аббатиса подошла к деревянному шкафу и вынула из верхнего ящика несколько тонких, скатанных в трубку листов. – Вот они.
Пока Курт и Бруно просматривали бумаги, аббатиса хранила молчание.
– Мы можем забрать их? – спросил Курт, отрываясь от чтения.
– Вы нашли там что-то, имеющее отношение к случившемуся? – непритворно удивилась Йоханна.
– На первый взгляд, нет, но я бы предпочел еще раз изучить их, уже более подробно. А сейчас, с вашего разрешения, мы хотели бы встретиться с сестрами.
– Тогда пойдемте. Я сейчас отдам распоряжение; сестры предупреждены, они соберутся в зале капитула через несколько минут.
Как и обещал, Курт предоставил Бруно возможность блеснуть своим красноречием, убеждая монахинь тщательно вспомнить все детали того предрождественского дня и вечера, – не заметили ли они чего-то необычного, помимо присутствия в обители епископа и его людей, разумеется, не слышали ли каких разговоров и прочее. Не видели ли кого из епископской свиты бродящим по территории обители в одиночку или вдвоем. Как выяснилось, сестры действительно замечали то там, то сям снующих служек, явно что-то вынюхивающих, о чем тут же было доложено аббатисе, а охранники и правда провели часть вечера в трапезной, пришли и ушли вместе. По сбивчивым показаниям нескольких десятков женщин, Курту и Бруно удалось установить, что шпионы Его Преосвященства побывали почти везде, но никого из них не видели поблизости от церкви. Конечно, это не убедило Курта в их невиновности окончательно, но заставило серьезно призадуматься. Шепотом дав своему помощнику несколько указаний относительно дальнейших вопросов, Курт отозвал в сторону аббатису и сообщил, что хочет более подробно расспросить четверых – их он выделил сразу, как только увидел входящими в зал. Все названные четверо были крепкие, крупные, на вид здоровые женщины, ростом не уступавшие мужчине; о таких говорил вчера вечером его напарник, и сейчас Курт мысленно прикидывал, мог ли бы кто-то из отмеченных им четырех женщин обладать силой, коей хватило бы для отправки фон Пелленхофа на тот свет.
С некоторой заминкой Йоханна все же согласилась задержать указанных сестер для дополнительной беседы, но, как показало дальнейшее, особых результатов эта беседа не дала. Три из четырех монахинь имели свидетелей своего присутствия в местах, далеких от церкви, в то время, когда, по предположению Курта, был заколот епископ, а четвертая – женщина в летах, страдала, по ее словам, одышкой и сердцебиением, и после некоторых размышлений Курт все же решил, что она не та, кого они ищут.
Оставалось проверить саму аббатису и искать новые улики.
Аббатиса отнеслась к вопросам о том, где она сама находилась во время убийства, довольно спокойно. На замечание Бруно, что кое-кто из монахинь обратил внимание на ее нелюбезное отношение к визиту фон Пелленхофа Йоханна только усмехнулась.
– Так уж вышло, что я не слишком доверяю… доверяла Его Преосвященству. За его приятными речами мне виделось притворство; он был отнюдь не благодушным пастырем.
– А его люди описали нам своего patron’а едва ли не как кандидата в святые, – хмыкнул Курт.
– Возможно, эти люди не знают его хорошо… или, что вернее, не пожелали рассказывать вам правду.
– И какую же правду? – насторожился Курт.
Йоханна помолчала некоторое время, а потом, словно решившись, кивнула сама себе.
– В этой обители я провела тринадцать лет; семь из них в качестве аббатисы. Но до того, как перебраться сюда, в Обермюнстер, я еще почти десять лет жила в другом монастыре. И от одного из тамошних приходских священников я слышала о некоем другом священнике по имени Готтард фон Пелленхоф. Он не был тогда еще епископом, но, судя по людской молве, очень желал им стать. Мне не довелось познакомиться тогда с ним лично, что, вероятно, и к лучшему, ибо то, что я слышала о нем…
Йоханна вновь замолчала. Курт в нетерпении повел плечами.
– Насколько мне известно, – продолжила наконец аббатиса, – епископ Регенсбургский в молодости – уже после принятия сана – отнюдь не был образцом христианской добродетели. В бытность свою священником Готтард фон Пелленхоф многое себе позволял… Например, связи с женщинами. Точнее даже – с девочками. Очень юными девочками – одну такую я знала лично, так что не подумайте, будто я злословлю или желаю очернить невинного человека. Были и те, кто утверждал, что к мальчикам молодой священник питает не меньшую склонность.
Бруно поморщился, а Курт заинтересованно спросил:
– Это слухи или все-таки подтвержденные факты?
– Не думаю, что подобные утверждения не несут под собой почвы, – покачала головой аббатиса. – Позже, когда я уже перебралась сюда, в Обермюнстерскую обитель, до меня доходили сведения, что фон Пелленхоф… как бы это сказать… подчищает прошлые грешки. Это был насквозь гнилой человек, брат Игнациус, и я не испытывала к нему добрых чувств, но и право вершить над ним суд я бы на себя не взяла.
– Грешки многолетней давности, говорите… – пробормотал Курт и потер подбородок. – А есть ли сейчас в обители кто-то кроме вас, кто, скажем так, имел несчастье быть знакомым с Его Преосвященством раньше? Возможно, даже близко знакомым? Вы упоминали девочку…
– Которая давно умерла, бедняжка. И нет, я не знаю никого из сестер, кому доводилось бы встречаться с фон Пелленхофом прежде… – Аббатиса смотрела куда-то мимо Курта. – Никого… кому бы доводилось… Или они мне не открылись, – закончила она, словно спохватившись.
– Хм… – Курт явно был занят какой-то мыслью, но делиться с собеседниками ею не спешил. – Что ж, если мы опросили всех монахинь, то, пожалуй, нам пока больше нечего здесь делать. – Он прямо взглянул на аббатису: – Всех? До последней послушницы?
Йоханна тяжело вздохнула.
– Да. Всех. Почти… Но неопрошенных осталось всего двое и ни одна из них не может быть вам полезна. Сестра Агнес уже третью неделю находится в лазарете со сломанной ногой – она никак не смогла бы убить Его Преосвященство, даже если бы очень захотела, она и с постели пока не может подняться.
– А вторая?
– А вторая – сестра Бернарда – уже много лет не выходит из своей кельи; она дала обет затворничества. Она не выходила и во двор встречать Его Преосвященство, так что вряд ли сможет сообщить вам какие-то сведения.
– И все же я хотел бы задать ей пару вопросов, – настоял Курт. – Видеть, она, возможно, и не могла, но могла что-то слышать…
– Брат Игнациус, – в голосе аббатисы послышался холодок. – Я знаю, что вы ведете дознание так, как предписывают вам правила, и понимаю, что в моих интересах – в интересах всей обители – оказывать вам возможно большую поддержку, но… сейчас я прошу вас воздержаться от вопросов сестре Бернарде. Она вряд ли пожелает на них ответить – Бернарда не разговаривает ни с кем, кроме меня и еще нескольких сестер.
– Сожалею, мать Йоханна, но вам придется убедить вашу сестру ответить, даже если на все вопросы она сможет сказать только «нет, не знаю, не видела».
Аббатиса ничего не ответила, но сжала губы в полоску и, кивнув господам инквизиторам, вышла из своей кельи и двинулась по дормиторию. Подойдя к одной из келий в самой дальней части, она постучала в деревянную дверь. Спустя несколько мгновений в двери открылось узкое окошечко, расположенное на уровне груди. Аббатиса обратилась к невидимой затворнице.
– Сестра Бернарда, ты помнишь, я говорила тебе, что случилось здесь у нас в Сочельник? И говорила, что в обитель прибудут следователи Инквизиции, чтобы расследовать дело? Они здесь и хотели бы задать тебе некоторые вопросы. Не о чем беспокоиться, сестра, эти вопросы они уже задавали мне и всем другим сестрам. Ты ответишь им?
Тихий, какой-то шелестящий голос за дверью коротко произнес:
– Да.
Аббатиса жестом попросила Курта и Бруно подойти ближе, и Курт вновь предоставил помощнику право беседовать с сестрой-затворницей.
– Сестра Бернарда, меня зовут отец Бруно Хоффмайер. Я приношу глубочайшие извинения, что мы потревожили вас и оторвали от молитвы, но нам необходимо задать вам вопросы.
Как и предупреждала аббатиса, сестра Бернарда показала, что ничего не видела и не слышала в тот день. Никаких разговоров под дверью, постороннего шума или чего-то похожего. Впрочем, даже если бы она и услышала, она бы не отворила дверей.
– Прощу прощения за любопытство, – вдруг вклинился в беседу Курт, – а как долго длится ваше затворничество?
– Более десяти лет, – ответила за сестру аббатиса и добавила: – Если вы закончили с расспросами, мы можем оставить сестру Бернарду в покое.
– Закончили, – Курт кивнул. – И, пожалуй, на сегодня бы больше не станем злоупотреблять вашим гостеприимством, мать Йоханна.
– У вас есть хоть какие-то догадки, брат Игнациус? Брат Бруно?
– Некоторые имеются, – пробормотал Курт. – Но прежде я должен проверить еще кое-что.
Глава 6
– А ведь она нам солгала, – сказал Бруно, едва они покинули стены обители и зашагали к трактиру. – Когда говорила о том, что не знает среди своих сестер никого, кто бы… Она в тот момент явно о ком-то вспомнила.
– Ты тоже заметил? Прекрасно, значит, я не ошибся. Как бы выяснить, кто эта загадочная сестра? Уж не тщательно ли скрываемая ото всех Бернарда…
– Может быть, и она. Или любая другая – из тех, кто постарше. Если знакомство с фон Пелленхофом имело место много лет назад, то сейчас женщине должно быть никак не меньше тридцати.
– И под этот возраст попадает более половины обители, – кисло улыбнулся Курт. – Будем снова спрашивать каждую – не доводилось ли ей встречаться с Его Преосвященством раньше?
– А может, поднажмем на аббатису? Я не имею в виду жесткий допрос, разумеется.
– Эта мать Йоханна крепкая штучка, судя по тому, как она держится. Если она решит, что интересы и безопасность обители важнее, чем наше дознание, ничего мы не добьемся. Доказательств ее лжи у нас нет, только предположения. Разве только задержать ее как подозреваемую… но и на нее у нас нет доказательств. Ладно, давай-ка сначала пообедаем, а потом станем размышлять, куда нам двигаться дальше.
Едва только господа инквизиторы поднялись к себе в комнату после превосходного обеда, где Курт, как всегда, не преминул позубоскалить насчет кулинарных пристрастий своего помощника, как за ними прибежал трактирный прислужник и доложил, что господам принесли записку. Записка была не подписана и в ней содержалась просьба встретиться прямо сейчас у рыбной лавки.
– Почерк вроде женский… – пробормотал Бруно, разглядывая клочок бумаги. – Ну как, пойдем?
– Пойдем. Лавка – место людное, вряд ли писавший позвал бы нас туда, если бы планировал убрать по-тихому.
Чтобы найти лавку, им пришлось немного поплутать, и Бруно даже начал беспокоиться, дождется ли их таинственный информатор, но когда они завидели нужную вывеску, то убедились, что едва не опоздали. Из лавки как раз выходила молоденькая монахиня с корзиной, полной рыбы. Заметив господ инквизиторов, она махнула им, призывая следовать за собой, и пошла вдоль улицы совсем не в ту сторону, в которую ей следовало бы идти.
Курт и Бруно нагнали сестру-бенедиктинку в несколько шагов, и Бруно забрал у нее корзину, заверив, что ему совсем не трудно понести ее.
– Это ведь вы вызвали нас запиской? – уточнил Курт. – Что-то хотели нам сообщить?
– Да, у меня как раз было послушание в городе, и я решила… – девушка говорила, не глядя на сопровождавших ее инквизиторов. – Там, в обители, я не посмела сказать при матери-настоятельнице, но… ох, надеюсь, это не повредит ей. Если то, что я видела, окажется важным, а я умолчу об этом из страха – на моей душе будет висеть грех.
– Что вы видели? – Курт остановился, заставляя остановиться и монахиню. – Сестра…
– Я пока не приняла пострига, – смутилась девушка. – Мое имя Клара. И я хотела сказать вам, что в тот день я видела в обители незнакомого мужчину. То есть там, конечно, были те, кто приехал с Его Преосвященством, их я тоже видела, но этот… этот был не один из них.
– Вы уверены? – Курт напрягся.
– Да, да, я хорошо разглядела епископских людей, когда они въехали во двор, я стояла довольно близко, и у меня хорошее зрение… Этот был точно не один из них.
– Как он выглядел? Вы говорили с ним? Где вы его видели? – Курт постарался сдержать поток вопросов, чтобы не напугать девицу. В очередной раз подумал, что не очень-то умеет ладить с такими свидетелями.
– Он был одет как брат-бенедиктинец. В рясе, но мне показалось, что она ему мала. Волосы светлые, круглое лицо… Я спросила, кто он такой и что делает в женской обители, и он сказал… ох… а вы не арестуете за это мать Йоханну? Он сказал, что она позволила ему войти в обитель, но что это тайна и никому не надо о нем рассказывать. И что он сейчас же уйдет.
– Что еще ты запомнила, Клара? – мягко спросил Бруно, аккуратно отстраняя нависшего над послушницей Курта. – Какого он был роста? Может быть, он хромал или картавил? Что-то необычное?
– Он был высокий и толстый. Я же говорю – даже ряса, похоже, на него еле налезла. Не хромал он и не картавил… Нормальный был… только говорил почему-то все время шепотом. Таким… как будто у него горло болит.
Курт на мгновение застыл, а потом тряхнул головой и снова обратился к Кларе:
– Горло болит, говоришь? Это уже кое-что. Так где ты его встретила?
– В клуатре, майстер инквизитор. Меня одна из сестер послала принести кое-что из сарая, а я побежала там, чтобы срезать дорогу, и встретила его.
– Из клуатра он мог легко попасть в церковь, а там… Ты видела, как он уходил? – задал Курт новый вопрос.
– Нет, майстер инквизитор, он ушел куда-то в сторону, но не к внутренним воротам, это точно. Я подумала, раз мать Йоханна знает и разрешила, хоть это и против устава, значит, так надо.
– И когда ты узнала о несчастье с Его Преосвященством, ты не подумала, что встреченный тобой человек может иметь к нему отношение?
– Нет, майстер инквизитор! Ведь он же говорил про мать-настоятельницу! Я не думала, что эта встреча как-то связана с… – Клара проглотила слово «убийство». – А когда вы начали спрашивать утром, я вспомнила и… но ведь как же, ведь мать Йоханна… неужели она?
– Нет, – поспешил заверить ее Бруно, – вероятнее всего нет, этот человек солгал тебе, и мать Йоханна не позволяла ему проникнуть в обитель. Она строгая наставница.
– Да, – закивала девушка, – ее любят в обители. Я не хотела бы, чтобы ее наказывали, если она и правда нарушила устав.
– Мы спросим ее об этом человеке, – успокаивающе сказал Бруно. – Если она о нем ничего не знает, то ее не за что будет наказывать. И спасибо тебе, Клара, что ты набралась смелости и рассказала нам о том, что видела. Ты будешь хорошей монахиней.
– Благословите, отче, – послушница склонила голову, и Бруно на мгновение накрыл ее рукой, а потом перекрестил девушку. – Ну, я пойду, – улыбнулась она, забирая обратно свою корзину.
Курт задумчиво глядел ей вслед и, когда Клара скрылась среди прохожих, проговорил:
– Горло, значит, у него болело…
– Возвращаемся в аббатство? – уточнил Бруно, потирая покрасневшие на морозе руки.
– Нет. Навестим-ка мы городской совет и городской архив… хотя вряд ли последний нам чем-то поможет. Но все-таки. А завтра ты заглянешь к матери Йоханне и скажешь ей, что мы практически уверены в том, что убил Его Преосвященство кто-то из его же людей.
– А ты?
– А я буду ждать ответа на свой запрос, который отправлю, как только доберусь до городского совета и экспроприирую у них пару почтовых голубей.
Глава 7
– Доброе утро, мать Йоханна, – любезно, даже чересчур любезно выговорил Курт, обращаясь к явно не ожидавшей их более увидеть аббатисе. – Мы не займем у вас много времени, нам лишь нужно уточнить одну небольшую деталь…
– Я слушаю вас, брат Игнациус.
– Вы говорили, что ваша сестра-затворница, Бернарда, пребывает в своей келье уже десять лет и никогда ее не покидает?
– Верно, – недоумевающе произнесла аббатиса.
– А не скажете ли вы, когда сестра Бернарда появилась в этих стенах?
– Также немногим более десяти лет назад.
– Хм, и сразу приняла обет затворничества?
– Да. Сестре пришлось многое перенести в жизни, и она решила прекратить свое общение с миром.
– Уж не потому ли, что ей спешно пришлось покинуть другую обитель? – вкрадчиво спросил Курт, и аббатиса вздрогнула. – А до того – еще одну. Может быть, вам об этом неизвестно? И неизвестно также о причинах, побудивших сестру Бернарду это сделать?
– Мне известно, что сестра Бернарда начинала свое служение в другой обители, но я не задавала ей вопросов, почему она ее покинула, тем более, что я еще не была настоятельницей этой обители, когда здесь появилась Бернарда, – аббатиса выпрямилась и устремила взгляд куда-то мимо Курта.
– И ваша предшественница тоже, надо полагать, вопросов не задавала?
– Этого я не знаю, и спросить у нее вряд ли получится.
– Что ж, тогда мы спросим у самой сестры Бернарды. Лично.
– Майстер инквизитор, вы не смеете распоряжаться здесь.
– Я буду распоряжаться, где мне угодно, мать Йоханна, если это необходимо для дознания. А сейчас – необходимо. Так что либо не вмешивайтесь, либо я буду вынужден задержать вас за соучастие. – Курт развернулся и направился к келье сестры-затворницы.
– Откройте дверь. Я должен увидеть сестру Бернарду воочию. Не заставляйте меня являться сюда с городскими стражниками и выламывать дверь. Поверьте, у меня достаточно на это полномочий.
Аббатиса на мгновение прикрыла глаза, а потом как-то обреченно вздохнула и попросила:
– Только не судите обо всем поспешно, брат Игнациус, сначала выслушайте сестру Бернарду.
– Брата Бернарда, вы хотели сказать?
Аббатиса снова поджала губы и молча кивнула, после чего нашла в складках своего одеяния ключ и, вставив его в замок, отворила деревянную дверь.
В полутемной, несмотря на морозное солнечное утро, каморке стоявшая на коленях перед распятием женщина – впрочем, они уже знали, что на самом деле женщиной сестра Бернарда не была, – обернулась на скрип двери.
– Господь с тобой, сестра, – тихо проговорила аббатиса. – Я молчала, но они откуда-то узнали сами.
Сестра – или брат? – Бернарда кивнула.
– Благодарю тебя, мать Йоханна, – прошелестела она – он, мысленно поправил себя Курт. – Когда-нибудь все тайное становится явным. Да, майстер инквизитор, – без предисловий обратилась Бернарда к Курту, – я та… тот, кто вам нужен. Мне незачем отпираться больше, я и так навлекла беды на обитель, давшую мне приют и покой на столько лет. Это я убила Готтарда фон Пелленхофа.
***
– Сестра, а точнее, брат Бернард когда-то подвизался служкой у молодого священника фон Пелленхофа, и был совращен им. Связь их длилась несколько месяцев, и Бернард уверяет, что каждый день он молил Господа, чтобы это бесчестие прекратилось, но его молитв Всевышний не слышал. Потом, фон Пелленхоф, очевидно остыл к любовнику, и Бернард выпросил у него разрешение уйти в монахи. Несколько лет он провел в мужском монастыре довольно далеко отсюда, пытаясь в молитвах и покаянии забыть о своем грехе, но, очевидно, получалось плохо, потому что в конце концов он устал бороться с плотью и согрешил снова. Вероятно, уже тогда что-то случилось с его рассудком, потому что он вдруг возненавидел свое тело, как он объяснил, и в итоге решился на оскопление. Произведя сие действие, он стал мнить себя женщиной и потому покинул свою обитель и направился в женскую. Там он успешно скрывал некоторое время свой настоящий пол – благо изменения в его теле ему это позволили, но правда все же открылась, и он опять вынужден был бежать. Скитания привели его в Регенсбург, в Обермюнстерскую обитель. Тогдашняя аббатиса приняла сестру Бернарду и позволила ей принять обет затворничества – так Бернард надеялся как можно дольше сохранять свою тайну. Как-то аббатиса все-таки догадалась, но проявила чудо милосердия и позволила сестре Бернарде остаться, с условием, что ее обет затворничества не будет нарушен. Умирая, прежняя аббатиса передала эту тайну матери Йоханне, и она не посчитала себя вправе нарушить данное сестре Бернарде обещание. Ну а когда в город прибыл фон Пелленхоф, и об этом узнали в монастыре, Бернарда решила, что Господь привел ее, то есть его совратителя и виновника всех бед ему в руки, дабы свершился суд и нечестивец был покаран. То есть убийство, как я и предполагал, было умышленным. Бернард переоделся в старую свою мужскую рясу, до сих пор им хранимую, пробрался, никем не замеченный, к церкви, а там ему не повезло встретиться с послушницей Кларой. После этого он вошел в церковь через трансепт и назвался епископу, пригрозив, что прилюдно разоблачит его прежние прелюбодеяния, если тот не сложит с себя сан. Фон Пелленхоф даже слушать его не стал, велел сумасшедшему монаху убираться прочь, и тут Бернард не выдержал, воткнул бывшему любовнику в шею деревянный колышек, выдернутый откуда-то по дороге. Тело он особенно и не старался спрятать, просто усадил за колонну и убежал обратно в свою келью. Мы провели там обыск и нашли окровавленную бенедиктинскую рясу. Впрочем, после его признания это уже мелочи. – Курт положил на стол перед кардиналом Сфорцей и отцом Бенедиктом свиток. – Все подробности здесь, в отчете.