Не знаю, что случится с нами дальше, но вас от церкви точно отлучат!
АПД: очумелые ручки опять очумели:
Название: Steampunk Hat
Автор: Morane
Форма: хэндмейд
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 3 фото, 1250 пикселей по ширине или 900 по высоте, <205 Кб
Техника: альтерскрап
читать дальше
Название: Записная книжка королевы викторианской кухни
Автор: Morane
Форма: хэндмейд; кулинарная книга для записи рецептов
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 6 фото, 1250 пикселей по длинной стороне, <773 Кб
Техника: скрапбукинг
читать дальше
В предыдущей серии:
Не прошло и полгода, как викторианцы деанонились)) И мне даже есть чего показать: я наваляла аж два мелкомиди!
Миди на спецквест
читать дальшеНазвание: Постоялец
Часть канона: ориджинал
Автор: Morane
Бета: Fool Moon
Размер: миди, 4 196 слов
Пейринг/Персонажи: ОМП, ОЖП, спойлеркрысы
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Миссис Пиммонс всегда очень тщательно выбирала постояльцев для своего пансиона, и новый понравился ей с первого взгляда.
Миссис Пиммонс всегда очень тщательно выбирала постояльцев. Она могла позволить поселиться в своем пансионе – пусть не самом дорогостоящем, зато уж, без сомнения, респектабельном – только безупречным, с ее хозяйской точки зрения, постояльцам. Никаких артистов, никаких рабочих или пообносившихся с виду клерков мелких контор – с таких никогда не удается получить плату вовремя, они так и норовят поплакаться хозяйке о своем крайне затруднительном положении, докучают просьбами о переносе выплат, а то и вовсе исчезают, ни пенса не заплатив. Путем многолетнего – иногда чрезвычайно огорчительного – опыта миссис Пиммонс обнаружила, что предпочитает видеть в числе своих жильцов средних лет мужчин, еще не обремененных семьей, но уже не склонных к бурным увлечениям юности, служащих в приличных конторах или магазинах и уверенных в своем будущем. Благосклонно относилась она и к средней состоятельности семейным парам, если, конечно, у них не было детей. Детей миссис Пиммонс не терпела и не раз втайне возносила хвалу Господу, что он не дал ей и ее покойному супругу собственных. Дети, по мнению миссис Пиммонс, были сущим наказанием и прямой угрозой благосостоянию. По этой же причине миссис Пиммонс никогда не принимала в свой пансион молодых одиноких девушек – мало ли что взбредет в голову юной вертихвостке, а сплетни ей, миссис Пиммонс, не нужны.
Именно потому, заприметив в окно своей комнатки, которая, надо сказать, была обставлена не в пример скромнее комнат для жильцов – много ли бедной вдове надо? – джентльмена с кожаным саквояжем, разглядывающего вывеску ее пансиона – джентльмена, никогда ею прежде не виденного, явно приезжего, миссис Пиммонс поспешила к калитке со всех ног, чтобы не упустить вероятного постояльца. Одна комната на втором этаже как раз освободилась неделю назад, и потеря нескольких шиллингов приводила миссис Пиммонс в дурное расположение духа.
Чутье не подвело ее: джентльмен и впрямь был самым подходящим кандидатом на роль нового постояльца. Его сюртук и брюки из темно-серого неброского сукна были пошиты весьма добротно – уж это-то миссис Пиммонс, немало лет отработавшая швеей в модной лавке, прежде чем выйти замуж и стать хозяйкой пансиона, – могла определить с полувзгляда. А когда, увидев ее у калитки, незнакомец вежливо поинтересовался, не знает ли достопочтенная миссис, где можно снять недорогую и тихую комнату на длительный срок, миссис Пиммонс уверовала, что господина послало ей само Провидение.
Господин назвался мистером Блэком, заплатил за два месяца вперед, чем заслужил безоговорочное уважение и даже некоторое восхищение хозяйки, предупредил, что вечером прибудут еще кое-какие его вещи и удалился в предложенную ему комнату. Очевидно, он только что прибыл в Лондон, очень устал и сейчас же лег спать, поскольку в комнате его было тихо и он не появился к обеду. Вечером, однако, он спустился встретить свой багаж, и миссис Пиммонс была неприятно поражена, увидев среди его багажа клетку. Впрочем, пустую. Никаких животных она тоже не терпела, даже кошек, иногда забредавших на задний двор из соседских домов. Мистер Блэк, вероятно, заметил ее недовольство, поскольку поспешил уверить, что клетка осталась от прежнего питомца, а выкидывать стоящую вещь он считает расточительством. Это заставило миссис Пиммонс сменить гнев на милость и снова внести мистера Блэка в категорию лучших постояльцев. Добавим, что впоследствии миссис Пиммонс и вправду ни разу не видела в этой клетке хоть какое-нибудь животное.
Мистер Блэк оправдал все надежды своей квартирной хозяйки – он очень быстро устроился на работу в одну из многочисленных торговых компаний – миссис Пиммонс так и не запомнила, чем именно он стал торговать, – всегда возвращался в пансион в одно и то же время, никогда не был замечен в неподобающем обществе, не шумел, в общем, вел полную достоинства жизнь английского джентльмена среднего класса. Правда иногда, проходя мимо его комнаты, миссис Пиммонс будто бы слышала – во всяком случае ей казалось, что она слышала, – как мистер Блэк разговаривает с кем-то. Это показалось миссис Пиммонс странным, ведь мистер Блэк никогда не приводил к себе знакомых – это не одобрялось хозяйкой пансиона. Поразмыслив над этой загадкой, миссис Пиммонс успокоила себя, что ее постоялец, вероятно, просто читает вслух, а эта привычка, кажется, не доставляет неудобств другим постояльцам, а потому может быть прощена. К тому же, не один мистер Блэк имел подобную привычку: капитан Бейтс, другой постоялец, бывший военный, имел обыкновение в выходные во время завтрака – а завтраки, обеды и ужины по субботам и воскресеньям всегда проходили в общей столовой – вслух читать газеты. Иногда это утомляло миссис Пиммонс, особенно, если мистер Бейтс читал что-то о военных действиях, но в целом она предпочитала быть в курсе городских новостей.
В одно из воскресений мистер Блэк не спустился к завтраку, но это не обеспокоило миссис Пиммонс, ведь он еще с вечера предупредил ее, что утром хочет поспать немного дольше, так как чрезвычайно устал, выполняя какой-то сложный заказ в своей торговой компании. Завтрак, меж тем, прошел в оживлении – мистер Бейтс, нимало не думая о душевном самочувствии своих сотрапезников, принялся вслух зачитывать статью о неимоверно расплодившихся в городе крысах. Он даже успел произнести вслух некоторые кровавые подробности крысиных набегов на самые бедные кварталы Лондона, сообщавшиеся в заметке, прежде чем его остановили, напомнив, что во-первых, подобные темы не подходят для чтения за завтраком, а во-вторых, здесь дамы. И правда, супруга одного из постояльцев едва не лишилась чувств прямо за столом. Мистер Бейтс про себя все же дочитал заметку до конца, и только заметил, что горожанам рекомендуют тщательно следить за хранением продуктов в своих домах и по возможности избегать тех районов, где крыс уже видели.
Мистер Блэк пропустил эти новости. Он спустился к обеду, потом немного побеседовал с другими постояльцами, вновь поднялся к себе и вышел только к вечеру, когда миссис Пиммонс уже готовилась подавать ужин.
– Пожалуй, я немного прогуляюсь, миссис Пиммонс, – сказал мистер Блэк, надевая шляпу и перебросив через руку плащ. – Я ведь почти не вижу город, находясь все время в конторе, а прогулки, говорят, чрезвычайно полезны для пищеварения и общего здоровья. Не будете ли вы так любезны завернуть мне в платок бутерброд, чтобы я мог перекусить где-нибудь в парке?
Миссис Пиммонс трудно было понять, как кто-то может предпочесть бутерброд, съеденный на скамейке в парке, сытному ужину в уютной домашней столовой, но скромная улыбка мистера Блэка – и, разумеется, оплата за два месяца вперед, – сделала ее сговорчивой. Получив свой бутерброд и пожелание приятной прогулки, мистер Блэк покинул пансион.
Очевидно, прогулка произвела на него большое впечатление, потому что с этого вечера он взял в обыкновение гулять несколько раз в неделю. Миссис Пиммонс, поначалу недовольная, все же не могла не признать, что эти прогулки идут на пользу постояльцу – она говорила мистеру Бейтсу и другим жильцам, что у мистера Блэка, несомненно, улучшился цвет лица, да и вообще его настроение кажется более приподнятым, когда он возвращается по вечерам в пансион. Порой миссис Пиммонс обращала внимание, что он держит одну руку в кармане плаща, будто что-то прячет, но в другие дни она замечала, что руки мистера Блэка совершенно пусты, а карманы не топорщатся. Однажды она даже совершила отчаянный и совсем не подобающий приличной даме, и уж тем более хозяйке пансиона поступок: заметив, что мистер Блэк ушел из дома без плаща, она зашла к нему в комнату – якобы принести свежие полотенца – и, трижды попросив Господа просить ей этот грех, сунула руку в тот временами подозрительный карман. В кармане ничего не обнаружилось, кроме нескольких хлебных крошек: вероятно, мистер Блэк кормил птиц в парке. С облегчением вздохнув, миссис Пиммонс поспешила вон из комнаты, дав себе зарок никогда и ни в чем не подозревать больше такого добропорядочного господина, как мистер Блэк.
Крысу вел инстинкт – и еще что-то. Вел туда, где, как подсказывало ее крысиное чутье, пахло едой – а еще кровью. Этот запах будоражил ее нюх последние несколько недель. Он был везде, сначала еле слышный – и ей приходилось проделывать долгий путь, прежде чем она находила его источник, – а потом все более отчетливый, все более близкий. Крыса бежала по улице, даже не скрываясь, потому что теперь с наступлением темноты город почти вымирал. Люди прятались в своих норах, и крысы хозяйничали в городе, каждую ночь завоевывая все новые территории. Сначала им приходилось ютиться в вонючих грязных домах, где жили такие же вонючие грязные люди, где пищей служили гнилые отбросы, где не было ничего кроме нищеты и страха. Крыса помнила – хотя и не могла этого сделать – как впервые попала, ведомая еле уловимым запахом, в одну из таких вонючих нор, где в отнорках копошились ее извечные враги и соседи – люди, больше похожие на таких же крыс, чем на людей. Запах, еле слышный, металлический, острый и будоражащий, привел ее в отнорок, где пищал, задыхаясь, человеческий крысенок. От крысенка пахло – так, как пахло от разодранных острыми мелкими зубами птичьих тушек, как пахло от прокушенных вен бьющихся в предсмертной агонии кроликов – так, но все же немного иначе.
Крыса подбежала поближе – и против нее тут же ощерились несколько серых – уже красных – усатых мордочек, готовых защищать добытую ими еду – настоящую, еще живую, полную теплой вкусной крови еду. Крыса не шелохнулась, и тогда другие, очевидно, перестав видеть в ней угрозу, позволили ей подойти еще ближе и разделить с ними трапезу.
Когда крыса вонзила зубы в мягкую плоть уже прекратившего пищать младенца, она перестала помнить – она перестала быть крысой – и чем-то еще – и осталась просто крысой. Она рвала зубами мясо, хотя не была голодна, она, так же, как и ее товарки, грызла и грызла, раздирая кожу, мышцы, перекусывая хрупкие косточки, добираясь до внутренностей, шалея от пропитавшего все вокруг запаха крови.
Когда скрипнула входная дверь и раздались невнятные голоса, крыса, в отличие от остальных, порскнувших в стороны, осталась на месте, наблюдая. В отнорок вошли двое, от них тоже воняло, но воняло намного хуже, чем от любой помойки. На ногах пришедшие держались нетвердо. Люди не чуяли запахи так, как крысы. Эти двое успели сделать несколько шагов, прежде чем их носы уловили запах крови. Сильный запах. Он смешался с запахом горящей лучины и человеческим криком. Крыса отбежала в сторону, чтобы не быть раздавленной двумя людьми, упавшими на колени возле изгрызенного трупа младенца. Люди ее не заметили – они кричали. Крыса поспешила убраться, пока на крик не пришли другие люди.
За углом крысу ждали. Знакомый запах подсказал крысе, что хозяин рядом. Она взбежала по подставленной руке на плечо и ткнулась мордочкой, все еще измазанной в крови, в лицо хозяина.
– Ну, ну, Лиззи, – засмеялся ее хозяин, – неужели ты и вправду так соскучилась? Надеюсь, ты приятно провела время? Однако, время позднее, и нам с тобой нечего делать в этом районе.
Человек аккуратно взял крысу под брюшко и, сняв с плеча, сунул в карман, погладив напоследок пальцем по загривку. Это была хорошая крыса. Очень умная, гораздо умнее тех, что у него прежде были. Жаль, что крысы живут мало, но уж он постарается, чтобы Лиззи пробыла у него как можно дольше.
Миссис Пиммонс была возмущена и запретила мистеру Бейтсу впредь читать подобные статьи, ибо они пугают постояльцев.
– И все же, я бы посоветовал вам прислушаться к рекомендациям газетчиков, мэм, - пробасил мистер Бейтс. – Крысы – настоящее бедствие, если они придут на нашу улицу…
– Вы говорите вздор, капитан, – недовольно возразила миссис Пиммонс, комкая в пальцах платок. – Это не трущобы, это чистый приличный район, к тому же у многих соседей есть кошки. Это отпугнет тварей.
– Э-э-э, миссис Пиммонс, – капитан усмехнулся. – Редкая кошка рискнет сразиться с крысой, вот что я вам скажу. Крысы опасны и запросто могут расправиться с кошкой, особенно если накинутся на нее не в одиночку. Кошка тут не справится. Тут нужна собака, да не любая, а специально обученная – натасканная на крыс. Такие способны за пару минут перегрызть горло десяткам серых тварей. Однажды я видел…
– Ради всего святого, капитан! – миссис Пиммонс даже повысила голос, чего никогда себе не позволяла, – мы не хотим больше ничего слушать об этих ужасных созданиях! Мистер Блэк, мистер Грегсон, скажите же ему! – и пожилая дама откинулась на спинку кресла, в котором сидела, обмахиваясь платком, как веером, вероятно, собираясь немедленно лишиться чувств.
Мистер Блэк пожал плечами, показывая, очевидно, что ему безразличен предмет разговора, а мистер Грегсон, давний поклонник хозяйки, что, разумеется, не ускользнуло от ее внимания, поспешил заверить капитана Бейтса, что тему для беседы он и впрямь выбрал неудачную.
А меж тем опасения капитана имели все шансы сбыться: чуть ли не каждый день в газетах появлялись сообщения о невероятно расплодившихся в бедных кварталах и хлынувших во все части городах стаях крыс. Крысы были повсюду – теперь они кишели на улицах не только с наступлением темноты, но и среди бела дня. Газеты полнились жуткими историями о найденных в трущобах изгрызенных трупах младенцев или немощных больных, не сумевших защититься от нападения крысиных полчищ. Город в считаные дни словно обезумел: когда миссис Пиммонс, поутру наткнувшись на жирную серую крысу прямо у себя на крыльце, кинулась в лавку за ядом, то обнаружила, что яда давно не достать, как, впрочем, и крысоловок. Капитан Бейтс предложил ей купить собаку – терьера, обученного ловить крыс, но оказалось, что и собак почти всех расхватали перепуганные лондонцы, а те, которых еще можно было достать, стоили едва ли не столько же, сколько весь пансион миссис Пиммонс.
Когда однажды вечером некоторые постояльцы заговорили о том, что, вероятно, стоит на время оставить Лондон и переехать куда-нибудь в сельскую местность, подальше от крысиного нашествия, миссис Пиммонс впала в отчаяние – она и помыслить не могла оставить свой пансион. Немного успокоили ее уверения мистера Бейтса и мистера Блэка, что уж их-то никакие крысы не пугают, и они не собираются покидать Лондон и бросать миссис Пиммонс на съедение этим тварям. Мистер Бейтс теперь провожал миссис Пиммонс в лавку за продуктами и на почту, поскольку она боялась ходить одна даже днем, а мистер Блэк ничуть не изменил своей привычке гулять по вечерам, несмотря на то, что хозяйка умоляла его подумать об опасности, которой он себя подвергает.
– Ну что вы, миссис Пиммонс, – улыбался своей скромной улыбкой ее постоялец, – для меня нет никакой, я уверяю вас, никакой опасности. Я вполне способен защититься, если будет необходимость, но, уверен, таковой не возникнет. Но я благодарен вам за заботу.
Крыса шмыгнула в узкую щель забора, отделяясь от серой лавины, и через некоторое время внимательный, чуткий слух уловил бы шорох маленьких лапок по деревянному полу, но… владелец этого дома, трясущийся за свое добро, единственный со всей улицы, кто еще не бросил хозяйство и не сбежал из охваченного «серой чумой» Лондона, был немного глуховат. Крыса миновала пустой холл и темный коридор и нырнула в слабо освещенную комнату, откуда доносилось хриплое старческое бормотание. Не испугавшись присутствия человека – ибо таких, как он, крыса давно не боялась, – она пересекла комнату и исчезла среди теней в углу. Старик, стоявший у высокого обшарпанного секретера и перебиравший бумаги при свете свечи, ничего не заметил и оторвался от своего занятия только тогда, когда прямо перед ним, звякнув, упал золотой женский браслет. Старик поднял голову и замер: в одном из выдвинутых ящичков, нагло, не таясь, сидела и скалила мелкие зубы толстая серая крыса.
– Ах ты… – старик, не сводя с нахалки взгляда, зашарил по столешнице секретера, ища, чем бы запустить в тварь. Как назло, под руками были одни бумаги… и тот самый браслет. Не самое подходящее оружие, но все же… Старик швырнул побрякушкой в крысу, та пискнула и… Лицо старика обожгло болью от острых крысиных когтей и зубов – вместо того чтобы сбежать, тварь прыгнула прямо на него. От неожиданности он отшатнулся, оступился и, падая навзничь, смахнул на пол свечу. Несколько мгновений он пытался отодрать от себя крысу, вцепившуюся в него всеми коготками, но та цапнула его пребольно в нос, и он разжал руки, пытаясь прикрыться и защитить глаза. Крыса снова укусила его, и он снова попробовал ухватить и сдавить ее, чтобы задушить, но наглая тварь извернулась и хватанула его за палец. Закричав от боли, старик замотал головой, надеясь сбросить с себя крысу, но все попытки были безуспешны. Он чувствовал, что начинает задыхаться, что мелкая злобная гадина вот-вот одержит верх, и это придало ему сил. Он крепче перехватил крысу и рванул, отдирая ее от своего лица вместе с кусочками кожи и мяса. На этот раз у него получилось, и он отшвырнул крысу так далеко, насколько ему хватило сил. Он видел, как тварь перевернулась в воздухе и, упав, тут же вскочила на лапы и порскнула куда-то в полутемный угол. Отирая кровь с лица, старик повернулся, чтобы подняться на ноги, и второй раз за вечер застыл от ужаса: комната полыхала.
Хозяин ждал ее на улице, в квартале от злополучного дома. Крыса шмыгнула прямо к человеку, прыгнула в подставленную ладонь и, юркнув за пазуху, свернулась там клубком. Сегодня ей не очень повезло, сегодня она ничем не порадует хозяина.
– Ах, Лиззи… – в голосе человека слышалось сочувствие и разочарование одновременно. – Старый хрыч сделал тебе больно? Ничего, мы его накажем, вот увидишь… – пальцы человека ласково погладили мохнатое тельце. – Накажем прямо сейчас. Так легко он не отделается.
Серая крысиная масса, двигавшаяся вниз по улице, вдруг, словно подчиняясь неслышному приказу, изменила направление и двинулась, против всех инстинктов выживания, в сторону дома, из окон которого вырывались клубы сизого дыма. Человек гладил Лиззи и улыбался вслед бегущим крысам.
Миссис Пиммонс перестала читать газеты – там все равно не писали ничего, кроме очередных случаев нападения крыс, кроме заметок об очередных загрызенных обезумевшими тварями несчастных. Мистер Блэк иногда сообщал ей последние городские новости, впрочем, он теперь появлялся в пансионе поздно, ссылаясь на то, что записался добровольцем в санитарный отряд и вечерами они ходят по улицам и отлавливают крыс – городские крысоловы давно перестали справляться с тварями сами. Теперь одежда мистера Блэка часто пребывала в беспорядке, и пару раз миссис Пиммонс даже видела на ней следы крови. Она, разумеется, ни о чем не спрашивала своего последнего постояльца, справедливо полагая, что ее хрупкое душевное равновесие не выдержит ужасных подробностей. Миссис Пиммонс перестала выходить на улицу – там все равно нечего было делать, не с кем перемолвиться словечком. Целыми днями она обходила пустые комнаты, зорко следя за тем, чтобы крысы, то и дело пробиравшиеся в дом, не обосновались в нем насовсем.
На сегодня обход был закончен, и миссис Пиммонс позволила себе наконец-то присесть и налить чашку чая. Мысли ее были невеселы. Она настолько погрузилась в них, что не заметила даже появление мистера Блэка.
– Я ненадолго, миссис Пиммонс. Только переменю одежду – сегодня мы идем в не слишком благополучный квартал. – Мистер Блэк, вопреки всему, не выглядел уставшим, напротив, он словно был рад столь неприятным обязанностям. – Не знаю, будет ли от этого прок. Вы слышали, пишут, что даже в королевском дворце житья не стало от крыс?
Миссис Пиммонс покачала головой – она ничего подобного не слышала. Подумать только, какой ужас: даже наша милостивая королева вынуждена соседствовать с мерзкими тварями!
– Неужели в королевском дворце нет на них управы?
– Очевидно, нет, миссис Пиммонс, иначе газетчики не писали бы об этом. Не будете ли вы так добры налить мне чаю, пока я меняю костюм?
Миссис Пиммонс легонько постучала в дверь, на случай, если ее постоялец действительно вернулся и уже спит, и обнаружила, что дверь не заперта. Поколебавшись секунду, она толкнула дверь и остановилась на пороге. При свете свечи она могла разглядеть сидящего на постели мистера Блэка – его ладони были сложены лодочкой, и в них лежало что-то маленькое, что-то шевелящееся и издающее тихий жалобный звук.
– Мистер Блэк? – шепотом спросила миссис Пиммонс, делая шаг внутрь комнаты. – Что с вами, мистер Блэк?
– А, это вы… – его голос был каким-то бесцветным. – Посмотрите, миссис Пиммонс, что мерзкие твари сделали с моей Лиззи…
– Лиззи? – миссис Пиммонс сделала еще шаг. – Кто это? Кто такая Лиззи?
– Лиззи… – в голосе мистера Блэка послышалась нежность. – Моя маленькая подружка, моя умница… Они вспороли ей брюхо. Она уже умерла бы, если бы не я. Но даже я не смогу ей помочь. – Он поднял сложенные лодочкой ладони ближе к свету, и миссис Пиммонс наконец разглядела, что в них лежало.
– Крыса! – ее визг разнесся, должно быть, по всему дому. – Господи Иисусе, бросьте эту гадость немедленно! Зачем вы принесли дохлую крысу в мой дом?
– Бросить? – мистер Блэк не отрывал глаз от маленького тельца, испускавшего последний вздох. С его рук на ковер капала кровь. – Как бы не так! Ах, если бы вы знали, миссис Пиммонс, чего мне стоило найти такую умницу, как Лиззи, и обучить ее. Если бы вы знали, сколько моих сил, моей любви, моей души вложено в это маленькое создание. Если бы вы знали, как мы с моей Лиззи понимали друг друга… вы бы не предложили мне бросить ее сейчас, когда она почти умерла.
– Да вы сумасшедший! – миссис Пиммонс перекрестилась. – Вы говорите о крысе! О мерзкой вонючей крысе! Вы держали ее здесь? В моем доме? Все время, что вы жили, вы держали ее здесь? О боже милосердный! Убирайтесь сейчас же вместе с вашей гадкой крысой! Она наверняка была заразная!
– Дайте мне вашу шаль, миссис Пиммонс.
– Что? Мою шаль? Зачем вам…?
– Я заверну в нее мою Лиззи и позабочусь о ней, – мистер Блэк поднял взгляд от переставшего шевелиться кровавого комочка. – Позабочусь о Лиззи, а потом о вас, миссис Пиммонс. Вы так взволнованы…
– Вы и правда сумасшедший! Отдать мою шаль, чтобы завернуть дохлую крысу… – миссис Пиммонс рассмеялась. – Да ей самое место на помойке, как и всему ее мерзкому роду.
– Значит, вы так считаете? – Мистер Блэк встал, и это заставило миссис Пиммонс вздрогнуть и попятиться. – Ну что ж… Вас ведь зовут Элизабет, верно? Как это хорошо. Хорошо, правда, Лиззи? – и он шагнул женщине навстречу.
– У меня есть рекомендации, – мужчина аккуратно вынул из саквояжа конверт и протянул его нанимателю. – Думаю, такие вполне подойдут.
– Хм-хм… – кастелян внимательно изучил рекомендательные письма, разве что не попробовал их на зуб. – Неплохо. Думаю, мы примем вас, мистер Блэк. Вам нужна будет комната?
– О да, нужна. Пансион, в котором я жил до сих пор, закрылся – хозяйка уехала из города.
– Тогда пойдемте, я познакомлю вас с младшим кастеляном, он выдаст вам ключи от комнаты и униформу.
Двигаясь за своим нанимателем по служебным коридорам королевского дворца, мистер Блэк тайком поглаживал слегка оттопыренный карман плаща и улыбался: «Вот все и устроилось, Лиззи, моя хорошая. Тебе нечего бояться. Ты скоро ко всему привыкнешь». Расписываясь в толстенной амбарной книге за ключ, выданный младшим кастеляном, мистер Блэк тщательно вывел: "9 сентября 18** года. Джек Блэк. Крысолов".
Историческая справка
Крысолов по имени Джек Блэк действительно существовал. Он был официальным крысоловом при дворе королевы Виктории. Мистер Блэк настолько не боялся крыс, что частенько носил дюжину у себя за пазухой. Джек носил самодельную пышную форму. Она состояла из алого пальто, жилета и бридж с широким поясом, на пряжке которого сияли буквы VR и две оловянные крысы (крысолов королевы Виктории). Источники утверждают, что Джек Блэк не убивал крыс, а ловил их и продавал на крысиные бои.
И миди на низкорейтинг
Название: Проклятое дитя
Часть канона: ориджинал
Автор: Morane
Бета: myowlet, Fool Moon
Размер: миди, 4802 слова
Пейринг/Персонажи: НМП, НЖП
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: история, рассказанная за чашкой чая одной старой глупой женщиной
– А я вам говорю, во всем виноваты эльфы! – старуха сдвинула брови и даже притопнула ногой, подняв тем самым небольшое облачко пыли. – Не обошлось тут без них, уж поверьте мне! Я на своем веку их колдовства повидала и вам скажу – уж если они взялись проказить, нипочем не успокоятся, пока добрых людей не смутят. Вы, Ваше Преподобие, человек нездешний, потому и не знаете, что маленький народец в наших краях шалит часто, мы уж привыкли. – Старуха посмотрела на собеседника, прищурившись, будто не могла толком его разглядеть. – Вы не серчайте на беднягу Джонни, ваше преподобие, он и так не великого ума, а тут от страха последнего лишился.
– Без сомнения, я ценю ваш житейский опыт, миссис Хиз, но позвольте все же усомниться в том, что эльфы – в существование коих, кстати, вы, миссис Хиз, как добрая христианка, не должны бы верить – имеют хоть какое-то отношение к тому, что Джонни Белл перебрал выпивки в пабе, а по дороге домой упал и сломал церковную ограду, – с улыбкой произнес его преподобие Эдвард Теренс, глядя на миссис Хиз сквозь круглые стекла очков. – Виноват эль, но не эльфы. Разумеется, я буду достаточно строг с мистером Беллом, чтобы быть уверенным, что он впредь не учинит еще какой-либо порчи церковного имущества. И, конечно, ему придется починить ограду.
– Я добрая христианка, преподобный, это вам любой в округе скажет, ни разочка не пропустила воскресную проповедь! А вы напрасно мне не верите. Эльфы водились в наших землях испокон веку, и все об этом знают. А уж Джонни-то про эльфов врать не станет, помяните мое слово, он в молодости такого повидал… даже его покойная женушка, царствие ей небесное, даже Лиззи прикусывала язычок, если Джонни говорил, что видел эльфов. А уж язык-то у Лиззи был без костей… – старуха, кряхтя, поднялась с чурбака, на котором сидела, и, приблизив свое лицо к лицу мистера Теренса, заговорила приглушенно: – Вы в наших краях чужой, да и лет прошло уж тому немало… Да и не вспоминают про эту историю люди, боятся… Сейчас уж время к вечеру, а на ночь глядя маленький народец поминать не след… Вот что, преподобный: вы загляните-ка к старушке Бенни завтра на чашку чая, и я расскажу вам одну историю, которая случилась прямо здесь, на наших глазах. А ежели мне не поверите, спросите у любого из деревни, кто постарше, и вам скажут, что все истинная правда.
Бенни Хиз замолчала и уставилась на пастора, словно ожидая, примет ли тот ее вызов. Мистер Теренс покачал головой:
– Спасибо за приглашение, миссис Хиз. Я, конечно, навещу вас завтра, но считаю своим долгом предупредить: какова бы ни была ваша история, она вряд ли заставит меня пересмотреть свои убеждения. А они таковы, что эльфы, или малый народ, как вы его называете, не более чем суеверия.
– Тсс! – старуха зашептала и заозиралась вокруг, будто боялась, что их подслушивают. – Не говорите так о них, преподобный. А то они обидятся и сыграют с вами дурную шутку.
– Я священник, миссис Хиз, – пастор смотрел уже серьезно, и улыбка исчезла с его губ. – Я верю в Господа и в волю Его, и в моей вере нет места досужим вымыслам о всякой нечисти. Доброго вечера, сударыня.
Мистер Теренс склонил голову в знак прощания и, повернувшись, зашагал по дорожке прочь от дома Бенни Хиз. Мысли его обратились к его повседневным занятиям – и к новым, только вчера привезенным помощником почтальона книгам, ожидавшим преподобного в кабинете. Он непременно начал бы читать их еще вчера вечером, если бы позавчера не сжег всю свечу, также читая, а необходимость просить у экономки, миссис Каннингс, новую свечу повлекла бы за собой очередной сколь неизбежный, столь и бесполезный спор о бережливости и расточительстве. Миссис Каннингс была бы превосходной экономкой, если бы ей не были свойственны некоторая скупость и привычка ворчать на своего нанимателя. Миссис Каннингс служила экономкой у прежнего пастора и досталась преподобному Теренсу вместе с приходом, что он, не обремененный пока семейными узами, счел очень удобным. Вот только экономка никак не желала понять, что у нового пастора свои привычки, и старалась навязать ему тот образ жизни, к которому привыкла при предшественнике Теренса. Поэтому, желая сберечь свои и ее нервы, преподобный накануне лег спать пораньше, вместо того чтобы просить свечу или стащить ее, что было бы уж совсем неподобающе для его сана, или пытаться читать в сумерках, окончательно портя и без того плохое зрение.
На следующее утро мистер Теренс, проснувшись в необыкновенно прекрасном расположении духа, почти не вспоминал о вчерашней беседе со старой Бенни Хиз. Он позавтракал, не обращая внимания на брюзжание миссис Каннингс по поводу раннего подъема – очевидно, его предшественник, несмотря на свой преклонный возраст, не страдал бессонницей, особенно по утрам. После завтрака мистер Теренс немного погулял по саду, еще раз оглядел сломанную Джонни Беллом ограду, мысленно подсчитывая, во сколько обойдется починка, затем сделал кое-какие дела в церкви, написал несколько писем, попросив миссис Каннингс отнести их на почту, и, решив, что подходящее время для чая уже настало, отправился к Бенни Хиз, чтобы услышать ее «одну историю».
Несомненно, старушка расскажет ему какую-нибудь небылицу, из тех, что рассказывают в каждой деревне, и будет убеждать, что все видела собственными глазами. Не то чтобы мистер Теренс был радикально настроен против подобной болтовни, но все же считал, что не следует поощрять деревенские суеверия. Если Бенни будет упорствовать в своих заблуждениях, пожалуй, стоит прочитать пару проповедей на эту тему. Да, именно, пару проповедей о свете божественной веры и…
– А, доброго денечка, преподобный Теренс! – размышления пастора были прерваны возгласом миссис Хиз. Он и не заметил, как добрался до ее дома. – Пришли, значит, выслушать старую Бенни? Ну и славно, славно. Заходите в дом.
Преподобный вошел в сумрачное и явно знавшее лучшие дни жилище старухи и присел на скамью за стол, возрастом, вероятно, не уступавший хозяйке дома. Хозяйка, меж тем, суетилась, разливая в невесть откуда взявшиеся в столь бедном доме настоящие фарфоровые чашки, да еще из разных сервизов, мутноватый, едва-едва коричневый чай. На вкус этот чай оказался ничуть не лучше, чем на вид, но мистер Теренс, разумеется, не мог позволить старухе почувствовать себя неловко из-за столь скудного угощения. Вряд ли в ее карманах водится что-то больше нескольких пенсов.
Старуха уселась напротив и обхватила темными морщинистыми руками белую, в лиловых цветах, чашку. Мистер Теренс заметил, что руки у нее подрагивают.
– Итак, вы пришли послушать историю, которую я обещала рассказать вам, – Бенни смотрела в свою чашку, будто могла увидеть там что-то, кроме коричневатой жидкости, даже не забеленной молоком. – Вряд ли кто другой вам об этом расскажет: из тех, кто был тогда там, половины уж в живых нет – ведь без малого сорок лет прошло! Только я осталась да Джонни, но он даже когда выпьет, судачить про эту историю не любит. Да еще Сара и Тим должны помнить, хоть они и помладше нас с Джонни, но в господском доме успели послужить. Вы, верно, видели господский дом, Ваше Преподобие?
– Вы имеете в виду старый сгоревший дом, миссис Хиз? – мистер Теренс приподнял бровь. – Тот, что в миле отсюда?
– Да, тот самый. Слышали поди, что в деревне его называют дурным местом? Да как не слышать… Уж, почитай, сорок лет туда люди и нос сунуть боятся. Даже самые отчаянные и бесшабашные парни, которым все нипочем, ни за какое добро в господский дом не сунутся. А ведь красивый был дом… Я там работала, когда молодая была и еще замуж за своего старика не вышла, упокой Господь его душу. Сначала младшей горничной, а потом…
– Вы служили в доме Кларенсов? Как любопытно, я об этом не знал.
– Вы знакомы с хозяевами?
– Нет, нет, лично я не знаком, но, разумеется, слышал о них.
– О мистере Джозефе Кларенсе, верно? Да, мистер Джозеф, говорят, стал известным человеком даже в самом Лондоне. Он ведь совсем уже старый, наш хозяин. Старше меня, а мне тоже годков немало. Давно он сюда не приезжал, никогда не любил этот дом. Все говорил, что ему здесь скучно. Вот и уехал, как в наследство вступил, сам все в столицах, а дом брату оставил. Мистеру Чарльзу. Мистер Чарльз тогда только женился, жену сюда привез, такая красавица была! Нас в то время двоих девушек в младшие горничные взяли – меня и Энни. Хорошее было время… Да только скоро пролетело. Молодая миссис Кларенс сразу после свадьбы понесла и родила дочку, Абигайль. А через несколько лет и сына – Томаса. Ох, кто бы знал тогда, что все так обернется… – Бенни сокрушенно покачала головой. – Маленькому мистеру Кларенсу еще трех лет не исполнилось, как он заболел. Да так сильно, что ни один местный доктор не мог его вылечить, мистер Кларенс выписал доктора аж из Лондона. То ли тот поумнее оказался, то ли Господь смилостивился над Кларенсами, – при этих словах преподобный Теренс осенил себя крестным знамением и Бенни повторила жест вслед за ним. – Выжил маленький Томас. Только худенький был и бледный, как былиночка, да и прихрамывать начал. Правда, смерть все же взяла свое с хозяев – то ли миссис Кларенс от сына заразилась, то ли переутомилась, ухаживая за малышом – она от него не отходила почти, об этом вся прислуга знала, - только вскорости, как маленький Томми начал поправляться, его матушка слегла да больше и не встала. Мистер Кларенс остался вдовцом, а дети – сиротами. Бедные малютки, их все так жалели! Старались развеселить, мистер Кларенс с ними возился как вряд ли какой другой джентльмен со своими детишками возится. И вроде наладилось все, Эбби и Томми улыбаться начали, только очень уж все маленькие да худенькие были, да хромота у Томми никак не проходила. Детки росли, и жить бы всем да радоваться, только стали у нас в людской шептаться, что не все с маленьким Томми ладно. Будто глаз у него дурной – на кого посмотрит не так, тот то захворает, то упадет и расшибется… Поначалу-то над теми, кто такое про мальчишку говорил, смеялись: мол, ворон ты засчитался, вот и споткнулся да нос расквасил. А потом нет-нет да стали примечать – и впрямь странный какой-то Томми. Проказлив не в меру стал и проказы-то такие… одно дело угли из камина на ковру рассыпать, чтобы горничной от экономки влетело, а другое уже по ночам по коридорам красться да слуг пугать, кто поздно спать ложится. Стали мы за мальчиком присматривать – может, кто его плохому учит? А мальчишка это заметил да на нас обозлился – и уж совсем житья от него не стало. И ведь так напроказит, что вроде бы и ни при чем он тут. Однажды даже экономка не выдержала, пожаловалась мистеру Кларенсу на сына, а через день так с лестницы упала, что чудом шею не свернула. Уж после такого она ни на миг в доме оставаться не пожелала, уехала куда-то в город. Вот тогда кухарка и сказала… да мы уж все тайком на это думали, только как же такое вслух-то вымолвишь… «Не хозяйский это сын», – сказала кухарка. – «Подменыш это, эльфово дитя».
– Ну, миссис Хиз, это уж слишком! – воскликнул мистер Теренс. – Это, в конце концов, нелепо! Если бы, как вы говорите, бедный ребенок был отродьем нечистой силы, разве этого не заметил бы здешний священник? Такое существо не переступило бы порог церкви!
Миссис Хиз посмотрела на преподобного Теренса мрачно, словно упрекая его за недоверие:
– Может, он и разглядел бы подменыша, Ваше Преподобие, да только тот всех обманул. Обвел во круг пальца. В церковь-то он ходил, как все, с отцом и сестрой, и ей-богу, с места мне не сойти, коли вру, даже крестился, сама видела! Только мы потом решили, что не он это был, а морок. Эльфы на такое дело великие мастера. И он был мастер – то глаза отведет, то, наоборот, заморочит, что тебе белый день ночью покажется. Он и отца с сестрой заколдовал колдовством своим эльфийским, – Бенни сотворила отводящий дурное жест, и пастор поджал губы. – И старший мистер Кларенс, и маленькая мисс Абигайль будто не замечали, что рядом с ними живет. А когда мальчишке одиннадцатый годок пошел, мистер Кларенс умер. Однажды утром Джонни, он тогда садовнику помогал, его в саду нашел, в одной ночной рубашке… а дело среди зимы было. Так и не узнали мы, как мистер Кларенс в таком виде на улице оказался. Я слышала – кое-кто говорил, что он-де в последнее время умом тронутый был, да только неправда это. В уме он был. Из прислуги никто не сомневался, что это подменыш его… Мистер Джозеф, как узнал, что с братом приключилось, сразу приехал, детей забрал да обратно в Лондон отбыл, а за себя управляющего нового оставил – старый-то нипочем не соглашался дальше в доме оставаться. Да многие тогда ушли – и горничные, и лакей мистера Кларенса… Остались только здешние, деревенские, кто в доме служил. Решили – раз эльфеныш уехал, так жить-то поспокойней станет. Оно и стало, никто по ночам не бродил, людей не пугал… а к середке лета приехали молодые Кларенсы обратно. Вот уж мы их не ждали! Мисс Абигайль мне сказала – я тогда в доме старшей из прислуги осталась: и за горничную, и за экономку – что ее брат в городе сильно захворал и упросил дядюшку их снова в деревню отправить, мол, здесь он быстро на поправку пойдет. И то – разве ж в городе эльфу жизнь? Остались молодые Кларенсы в доме одни – ну как одни… Мистер Джозеф им то гувернантку выпишет, то компаньонку для мисс Абигайль, только никто из чужаков долго не задерживался. Я думаю, это их подменыш спроваживал. Не нужны ему тут были чужаки, а к нам он уж привык, наверное. Так и жили. Мистер Джозеф еще раза два наезжал, звал племянников в Лондон, но подменыш ехать ни в какую не желал и сестру не отпускал, он ее все-таки любил, видно, почти все время они вместе были – то она ему читала, то в саду гуляли. Я жалела бедняжку – какая ей жизнь с таким-то братцем, заколдовал, поди, ее так, что и себя не помнила, все ему угодить старалась. А ведь барышня уж была, красивая, бледненькая только. Ручки тоненькие, прозрачные, глаза большие, волос – чистое золото, а подменыш так и был хилый да хромой, сразу видно – нечеловечье дитя.
– Вы говорили, мальчик перенес тяжелую болезнь, миссис Хиз. И к тому же рос без матери… Должно быть, это был просто капризный ребенок, который вырос в невоспитанного подростка, но вряд ли он был тем, кем вы его считали. Ничего необычного в вашей истории нет, уж простите, – мистер Теренс жалел, что пришел сюда слушать вздорные старушечьи бредни. Лучше бы он остался дома и насладился до сих пор не раскрытыми новыми книгами.
– История-то впереди, Ваше Преподобие, – усмехнулась Бенни. – Вот только начинается. В тот год, когда мисс Абигайль исполнилось семнадцать, наш старый пастор скончался, и на его место приехал новый, преподобный мистер Мейсон. Был он, как сейчас помню, постарше вас, но не старый еще, годков тридцати, примерно мне ровесник. Такой строгий, суровый был человек, многие перед ним робели. Не скажу вам наверняка, но, кажется, преподобный Мейсон был знакомцем мистера Джозефа, я слышала, что он упоминал его в разговорах с молодыми Кларенсами. Конечно, он пришел в господский дом, чтобы представиться, мисс Абигайль его тепло приняла – гости-то у нас редко бывали, ей любое новое лицо было в радость. А ее брату новый пастор не понравился, он нехорошо так на него смотрел… Я даже пожалела беднягу. А уж когда поняла, что не случайно преподобный зачастил в господский дом… Да и то, мисс Абигайль была чудо как хороша. Я, правду сказать, понадеялась, что преподобный сможет ее из этого дома, от братца ее проклятого, забрать… – миссис Хиз вздохнула и встала из-за стола. – Вы уж простите, Ваше Преподобие, но дальше говорить без глоточка джина никак не можно.
Мистер Теренс покачал головой:
– Мне следовало бы отчитать вас за это, миссис Хиз.
– Можете призвать на мою голову кару небесную, преподобный, да только и правда мне очень нужно подбодрить себя глоточком-другим, – с этими словами миссис Хиз извлекла из старого буфета початую бутылку джина и опрокинула ее в себя, хлебнув прямо из горлышка. Мистер Теренс отвел глаза.
– Ну вот, так-то сподручней, – сказала миссис Хиз, снова усаживаясь за стол, но не убирая, впрочем, бутылку. – Стало быть, новый пастор и мисс Абигайль полюбили друг друга. Я ее прежде никогда такой не видела – она по дому летала, как фея. Иные скажут, негоже это, наносить визиты молоденькой девице, когда рядом с ней никого из родственников, кроме этого подменыша нет, да только и я, и все видели, что ничего дурного в мыслях у преподобного Мейсона нет, и дело сладится, коли дядюшка Абигайль возражать не станет, или подменыш не напакостит. А он затаился, даже обычные свои шалости забросил. Я подумала, может, отпустит сестру, ведь любит же он ее по-своему, а мы уж тут как-нибудь с ним… Если совсем невмоготу бы стало, я бы бросила все да ушла, вышла бы замуж – ко мне уж мой старик посватался тогда, да и засиделась я в девках – и уехали бы мы с мужем подальше. Перезимовали мы так ладно да спокойно, как уж давно не жили, подменыш почти из своей комнаты не выходил, неуютно, видать, ему было зимой-то. Мисс Абигайль расцвела, как роза, все ходила по дому и пела – оказалось, голосок у нее ангельский, как начнет петь, так слезы на глаза наворачиваются. Уж как я ей счастья желала, не сказать словами, улететь из клетки, от нечисти проклятой освободиться. И вроде как сладилось все, по весне от мистера Джозефа племяннице письмецо пришло, она мне его прочитала – видать, не с кем было больше радостью-то поделиться. Отписал, мол, мистеру Джозефу преподобный Мейсон и просил руки его племянницы, и мистер Джозеф, мол, не возражает, ежели сама Абигайль того не против. Что мистер Мейсон, мол, достойный человек, благородный, хорошего воспитания, для мисс Абигайль отличная партия. Мол, пусть Абигайль мистеру Джозефу отпишет о своем решении, и, коли даст согласие, мистер Джозеф приедет, чтобы объявить о помолвке, все честь по чести. Ох, как я обрадовалась, даже плакала! И подменыша этого совсем бояться перестала – он то ли захворал, то ли тосковал из-за того, что сестра от него уедет, а только за зиму совсем с лица спал, ходил по дому как привидение, глазищами своими зыркал.
Старуха перевела дыхание и снова глотнула джина. Мистер Теренс вознес Господу безмолвную молитву о прощении своей невоздержанной прихожанки. Старуха меж тем продолжила:
– Мистер Джозеф обещался приехать в начале мая, аккурат после Бельтайна. А меня вдруг ни с того ни с сего начало дурное предчувствие тревожить – как бы не случилось чего в колдовскую-то ночь! А ну коли наш подменыш только притворяется слабым да немощным, а сам злое дело задумал – ведь все знают, в ночь Бельтайна самое колдовское время, эльфам раздолье. Так уж я беспокоилась, что пошла к преподобному Мейсону, просить его, чтобы он был поблизости в ночь Бельтайна. Не в доме, конечно, ума-то я еще не лишилась: узнал бы кто, что жених до свадьбы с невестой ночь под одной крышей провел, так и все, пропала бы мисс Абигайль. Про подменыша-то я ему не рассказала, и никто не рассказывал, потому как, говорю, уж суров был наш новый пастор, не в пример вам, Ваше Преподобие. Вы и то за такие разговоры на меня неласково глядите, а он бы отчитал по всей строгости. Сказала я ему, что страсть как колдовства эльфийского боюсь, наплела с три короба, что и за мисс Абигайль мне боязно, он меня высмеял, но все же пришел, видать, и сам что-то недоброе чуял. Устроила я его в сторожке, недалеко от господского дома, сама по дому ходила – доглядывала, не затеет ли наш подменыш чего. Страху натерпелась немерено. В доме-то, почитай, только я да мисс Абигайль, да подменыш этот. Джонни в конюшне ночевал, да еще наверху в комнатах прислуги были Сара с Тимом, только толку-то от них ни на грош, они оба молоденькие тогда были, как мисс Абигайль. И только я все коридоры обошла, на кухню спустилась, как чую – не одна я на кухне. Хотела кочергу у плиты схватить и застыла – за столом кухонным, где прислуга обедала, сидит наш подменыш, на меня дикими глазами смотрит и трясется. Я крестное знамение сотворила, начала «Отче наш» твердить, думаю, все, пришел мой конец, сейчас меня эта нечисть прикончит, а он вдруг на коленях ко мне пополз и скулит так, как щенок полудохлый: «Помогите мне, Бенни, помогите мне». И слезы по лицу градом бегут. Я аж язык проглотила – чего, думаю, ему от меня надо? А он дальше скулит: «Бенни, спрячь меня, она меня найдет и убьет». Кто, говорю, найдет? Думала, может, мамка его объявилась, которая дитя-то подменила? А он мне одними губами: «Моя сестра».
Мистер Теренс от удивления икнул.
– Сестра? – переспросил он старуху. – Мисс Абигайль?
– Вот и я ушам своим не поверила, – Бенни закивала. – Да что вы, говорю, мастер Томас, вы, верно, заболели. Абигайль мухи не обидит, а уж вас… чуть не ляпнула, дура, что его мисс Абигайль пуще всего боится. А он засмеялся так хрипло, будто его душил кто. Что, говорит, она вас всех обманула? И отца, и мистера Боунса – это священника старого так звали, – и мистера Мейсона. Вы ведь, Бенни, говорит, считаете меня нечистой силой? Думаете, будто меня эльфы подбросили? Не пугайтесь, говорит, я давно об этом знаю, что все в доме так думали. И снова хрипло так засмеялся. Только это не меня, Бенни, это ее подменили. А она заставила всех поверить, что подменыш – я. Это ее колдовство, говорит, а сам на себя показывает. А видок у него, скажу вам, краше в гроб кладут. Одни кожа да кости и синячищи под глазами. А он дальше бормочет, что это мисс Абигайль всех обманывала, что его с детства к себе привязала и заставляла делать все те пакости, что она сильная, очень сильная и никого не боится, что когда их дядюшка увез в город, он обрадовался, что в городе сможет от нее освободиться, а Абигайль все так повернула, будто он заболел, и потому они вернулись, и уж тут она его больше не отпускала… Я стояла да глазами хлопала – разве ж в такие выдумки поверишь? Нет, думаю, отродье бесовское, ты меня перехитрить хочешь, только Бенни Эванс не дура, она тебе не поверит! А он вдруг охнул, за грудь схватился и зашептал: «Она поняла, она поняла, что я выбрался из комнаты, она идет сюда. Помоги мне уйти, Бенни, помоги». Ох, Ваше Преподобие… – Бенни Хиз всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной кисти. – Сама не знаю, что на меня нашло – то ли я поверила ему, то ли он меня заворожил, только я его подхватила под локоть, и мы, как могли, побежали из кухни к задней двери. Вернее, я бежала и на себе тащила мальчишку, он и ноги-то передвигать не мог, как только в кухню пробрался. Добежали мы до задней двери, я стала засов отодвигать, а подменыш… или мастер Томас обернулся и вдруг тихо так говорит: «Все, Бенни, мы не успели». Я за ним повернулась и… Святый Боже, Ваше Преподобие! Никогда больше в своей жизни, а уж живу-то я на свете немало, я такого не видела. Она стояла у черной лестницы и… это была не мисс Абигайль. Не моя мисс Абигайль, которая пела по утрам, как пташка, которая читала мне письмо дядюшки и заливалась радостным смехом, которая мечтала при мне вслух, как она будет счастливо жить с мистером Мейсоном… Тут даже слепой понял бы, что это существо – не человек. И что оно к нам не с добром пришло. Оно смотрело на нас своими глазищами, в которых, вот вам крест, преподобный, ничего не было, кроме черноты. А ведь у мисс Абигайль были такие чудные голубые глазки! И когда оно открыло рот, я разглядела в нем зубы как у щуки – тонкие и острые. Оно заговорило голоском Абигайль, и меня пот прошиб.
«Зачем ты от меня ушел, глупый мальчик? – и так жутко улыбнулось. – Ты ведь знаешь, что нехорошо огорчать свою сестренку».
Я глянула на мастера Томаса – теперь уж, похоже, не приходилось сомневаться, что это и правда мастер Томас, – он пытался подняться с пола. «Ты мне не сестра, чудовище, – прошептал он, – оставь меня, ты и так уже забрала у меня все, что могла». «Еще не все, – сказала… сказал подменыш. – У тебя еще осталась жизнь, немного, правда, но мне хватит… а потом я найду кого-нибудь еще». «Своего мужа?» – спросил мастер Томас. «Пожалуй, нет, – подменыш задумался. – Мейсон станет мне защитой. Он не догадается. И никто не скажет ему. Некому будет сказать». Ну все, теперь уж мне точно конец, думаю. И тут мальчишка говорит: «Ладно, меня ты убьешь, я и так не жилец. Но Бенни отпусти. Она ведь была к тебе добра». «Да, – кивнул подменыш. – Поэтому будет неправильно убить ее просто так… Беги, Бенни». «Бенни, беги», – повторил мальчишка и попытался толкнуть меня локтем. Мне было его до слез жалко, преподобный. Только и себя жалко тоже. Вдвоем мы бы не сумели спастись, жуткая нечисть нас бы не выпустила. И я, развернувшись, открыла засов задней двери и, распахнув ее, бросилась во двор. Может быть, думала я, я поспею позвать преподобного Мейсона, хотя не хватит ли его удар, когда он увидит, что такое его невеста? Обежала я дом кругом и только тогда закричала, стала преподобного звать. Он, видать, не спал еще или вовсе спать не собирался, выскочил почти сразу. Я ему под ноги свалилась, дух перевести не могу, захлебываюсь… Он меня под мышки подхватил, на ноги поставил и только одно слово выдохнул: «Абигайль?» Я головой замотала, едва отдышалась, говорю ему: «Там, в доме, эльф-подменыш, он нас чуть не убил». «Томас Кларенс?» – спросил мистер Мейсон, видать, наслышался пересудов-то. «Нет, – я заплакала. – Это не Томас. Это она». Кое-как объяснила ему, что все думали, будто подменыш – брат Абигайль, а оказалось… Он глянул на меня как на безумную, не поверил, конечно. Бросился бежать к дому. Стойте, кричу ему, стойте! Он не слушал… ну я и за ним припустила. Ой, думаю, куда ты, Бенни Эванс, свою головушку суешь, ведь живой оттуда не выйдешь, да только и так уже одного мальца там бросила, а ведь наверху еще и Сара, и Тим… За преподобным я не угналась, бегал он знатно, да и мне в другую сторону надо было – забежала я на второй этаж, выскочила на черную лестницу, слышу – внизу крики, не стала разбирать, наверх кинулась, за мальцами… Они в чулане прятались, услыхали, видать, что внизу творится. Меня увидели, на шею мне кинулись и в голос ревут оба. И я реву, от страха-то. Схватила их за руки, да побежали мы снова по лестнице на второй этаж, там им говорю: бегите, говорю, через парадный вход да побыстрее, зовите людей на подмогу, авось кучей одолеем нечисть-то. Они убежали, только, видать, так перепугались, что деру дали не в деревню, а в лес, их потом еле нашли, я уж думала, что и они померли. Сама обратно побежала на лестницу, откуда только силы взялись, ведь боялась, Ваше Преподобие, пуще смерти эту нечисть поганую боялась. Спустилась к задней двери, а там бедный мастер Томас лежит… неживой уж. Только и успела сказать: «Прими, Господь, душу его», – мистер Теренс перекрестился, – выглянула во двор, смотрю, эта нечисть над преподобным Мейсоном стоит, а он перед ней на коленях, и будто его заговаривает. И вот уж он поднялся и ей улыбается, и не видит, что облик-то у нее нечеловеческий… Ох, думаю, сейчас она его заворожит, и будет он, бедняжка, как мастер Томас, околдованный жить… А помочь-то мне нечем… огляделась, вижу, засов от двери валяется, это, видно, я его бросила, когда бежала отсюда. А засов-то железный. Уж не знаю, как мне удалось к подменышу подобраться, чтобы он меня не заметил, только швырнула я этот засов в него, что есть силы, нечисть и упала. Преподобный Мейсон очнулся, глядит на меня, как на Христа воскресшего, простите, Ваше Преподобие, а потом на нечисть эту. «Абигайль, – говорит, – что ты наделала?». – «Убить ее надобно, – говорю, – пока не очнулась». Он кивнул. «Да, – говорит, – надобно. Я это сделаю». «Да как же, – говорю, – Вы ж священник. Нешто возьмете грех на душу?» «Возьму, – говорит, – раз уж больше некому. Если Господь захочет, он простит меня. Идите, Бенни, не стоит вам это видеть».
Грешным делом я подумала, что он пожалеет ее и с ней сбежит… и пусть бы, лишь бы подальше от нас. Пошла я со двора куда ноги понесли, не оглядывалась. Полпути прошла к деревне и вдруг слышу – бежит за мной кто-то. Сил уж не было, будь что будет, думаю. Опустилась на дорогу и сижу. И тут выбегает на меня Джонни Белл, вид у него дикий, будто за ним черти гонятся, споткнулся об меня, повалились мы в пыль. Когда очухались, гляжу – в той стороне, где господский дом, зарево пылает… Вот думаю, как мистер Мейсон все дело закончил… Может, оно и правильно. И снова на дорогу повалилась.
Два дня потом в беспамятстве лежала, а когда очухалась, узнала, что преподобный Мейсон и мисс Абигайль Кларенс погибли в пожаре, который, как все думали, устроил мастер Томас, подменыш. Я не стала их разубеждать, так и считают до сих пор, что это мальчик дом поджег, а мистер Мейсон побежал невесту спасать, да и сам сгинул. Поначалу наши-то на пепелище ходили, думали найти чего, да только то место быстро красным плющом да шиповником заросло, так, что нипочем не пробраться. Мистер Джозеф не стал дом заново отстраивать, видать, тоже решил, что место недобрым стало… Вот и не ходит туда теперь никто. И вы, преподобный, не ходите. Такая вот история.
***
Весь вечер преподобный Теренс был задумчив и хмур. Рассказанная Бенни Хиз история никак не шла у него из головы, не помогли забыться даже долгожданные книги. Вопреки своим убеждениям, он поверил, что Бенни рассказала ему правду, но разум твердил ему, что он не должен смущать свой ум такими историями, ведь это противоречит его вере. Сотворив короткую молитву, он лег спать, даже не поужинав, чем немало удивил экономку, и решил, что завтра он обдумает все услышанное еще раз, чтобы привести это в сообразие со своими убеждениями. Однако ранним утром его разбудила миссис Каннингс, сказав, что преподобного зовут к покойнику. Еще не услышав имени, он уже знал, в чей дом ему надлежит отправиться. Когда он вошел в сумрачное, явно знавшее лучшие дни жилище старухи, он увидел ее, полусидящую на постели, с распущенными седыми волосами и открытым ртом, искаженным в последнем крике ужаса или отчаяния. А сквозь доски стола и кровати пробивались ростки красного плюща.
Название: Steampunk Hat
Автор: Morane
Форма: хэндмейд
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 3 фото, 1250 пикселей по ширине или 900 по высоте, <205 Кб
Техника: альтерскрап
читать дальше
Название: Записная книжка королевы викторианской кухни
Автор: Morane
Форма: хэндмейд; кулинарная книга для записи рецептов
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 6 фото, 1250 пикселей по длинной стороне, <773 Кб
Техника: скрапбукинг
читать дальше
В предыдущей серии:
Не прошло и полгода, как викторианцы деанонились)) И мне даже есть чего показать: я наваляла аж два мелкомиди!
Миди на спецквест
читать дальшеНазвание: Постоялец
Часть канона: ориджинал
Автор: Morane
Бета: Fool Moon
Размер: миди, 4 196 слов
Пейринг/Персонажи: ОМП, ОЖП, спойлеркрысы
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: R
Краткое содержание: Миссис Пиммонс всегда очень тщательно выбирала постояльцев для своего пансиона, и новый понравился ей с первого взгляда.
Миссис Пиммонс всегда очень тщательно выбирала постояльцев. Она могла позволить поселиться в своем пансионе – пусть не самом дорогостоящем, зато уж, без сомнения, респектабельном – только безупречным, с ее хозяйской точки зрения, постояльцам. Никаких артистов, никаких рабочих или пообносившихся с виду клерков мелких контор – с таких никогда не удается получить плату вовремя, они так и норовят поплакаться хозяйке о своем крайне затруднительном положении, докучают просьбами о переносе выплат, а то и вовсе исчезают, ни пенса не заплатив. Путем многолетнего – иногда чрезвычайно огорчительного – опыта миссис Пиммонс обнаружила, что предпочитает видеть в числе своих жильцов средних лет мужчин, еще не обремененных семьей, но уже не склонных к бурным увлечениям юности, служащих в приличных конторах или магазинах и уверенных в своем будущем. Благосклонно относилась она и к средней состоятельности семейным парам, если, конечно, у них не было детей. Детей миссис Пиммонс не терпела и не раз втайне возносила хвалу Господу, что он не дал ей и ее покойному супругу собственных. Дети, по мнению миссис Пиммонс, были сущим наказанием и прямой угрозой благосостоянию. По этой же причине миссис Пиммонс никогда не принимала в свой пансион молодых одиноких девушек – мало ли что взбредет в голову юной вертихвостке, а сплетни ей, миссис Пиммонс, не нужны. Именно потому, заприметив в окно своей комнатки, которая, надо сказать, была обставлена не в пример скромнее комнат для жильцов – много ли бедной вдове надо? – джентльмена с кожаным саквояжем, разглядывающего вывеску ее пансиона – джентльмена, никогда ею прежде не виденного, явно приезжего, миссис Пиммонс поспешила к калитке со всех ног, чтобы не упустить вероятного постояльца. Одна комната на втором этаже как раз освободилась неделю назад, и потеря нескольких шиллингов приводила миссис Пиммонс в дурное расположение духа.
Чутье не подвело ее: джентльмен и впрямь был самым подходящим кандидатом на роль нового постояльца. Его сюртук и брюки из темно-серого неброского сукна были пошиты весьма добротно – уж это-то миссис Пиммонс, немало лет отработавшая швеей в модной лавке, прежде чем выйти замуж и стать хозяйкой пансиона, – могла определить с полувзгляда. А когда, увидев ее у калитки, незнакомец вежливо поинтересовался, не знает ли достопочтенная миссис, где можно снять недорогую и тихую комнату на длительный срок, миссис Пиммонс уверовала, что господина послало ей само Провидение.
Господин назвался мистером Блэком, заплатил за два месяца вперед, чем заслужил безоговорочное уважение и даже некоторое восхищение хозяйки, предупредил, что вечером прибудут еще кое-какие его вещи и удалился в предложенную ему комнату. Очевидно, он только что прибыл в Лондон, очень устал и сейчас же лег спать, поскольку в комнате его было тихо и он не появился к обеду. Вечером, однако, он спустился встретить свой багаж, и миссис Пиммонс была неприятно поражена, увидев среди его багажа клетку. Впрочем, пустую. Никаких животных она тоже не терпела, даже кошек, иногда забредавших на задний двор из соседских домов. Мистер Блэк, вероятно, заметил ее недовольство, поскольку поспешил уверить, что клетка осталась от прежнего питомца, а выкидывать стоящую вещь он считает расточительством. Это заставило миссис Пиммонс сменить гнев на милость и снова внести мистера Блэка в категорию лучших постояльцев. Добавим, что впоследствии миссис Пиммонс и вправду ни разу не видела в этой клетке хоть какое-нибудь животное.
Мистер Блэк оправдал все надежды своей квартирной хозяйки – он очень быстро устроился на работу в одну из многочисленных торговых компаний – миссис Пиммонс так и не запомнила, чем именно он стал торговать, – всегда возвращался в пансион в одно и то же время, никогда не был замечен в неподобающем обществе, не шумел, в общем, вел полную достоинства жизнь английского джентльмена среднего класса. Правда иногда, проходя мимо его комнаты, миссис Пиммонс будто бы слышала – во всяком случае ей казалось, что она слышала, – как мистер Блэк разговаривает с кем-то. Это показалось миссис Пиммонс странным, ведь мистер Блэк никогда не приводил к себе знакомых – это не одобрялось хозяйкой пансиона. Поразмыслив над этой загадкой, миссис Пиммонс успокоила себя, что ее постоялец, вероятно, просто читает вслух, а эта привычка, кажется, не доставляет неудобств другим постояльцам, а потому может быть прощена. К тому же, не один мистер Блэк имел подобную привычку: капитан Бейтс, другой постоялец, бывший военный, имел обыкновение в выходные во время завтрака – а завтраки, обеды и ужины по субботам и воскресеньям всегда проходили в общей столовой – вслух читать газеты. Иногда это утомляло миссис Пиммонс, особенно, если мистер Бейтс читал что-то о военных действиях, но в целом она предпочитала быть в курсе городских новостей.
В одно из воскресений мистер Блэк не спустился к завтраку, но это не обеспокоило миссис Пиммонс, ведь он еще с вечера предупредил ее, что утром хочет поспать немного дольше, так как чрезвычайно устал, выполняя какой-то сложный заказ в своей торговой компании. Завтрак, меж тем, прошел в оживлении – мистер Бейтс, нимало не думая о душевном самочувствии своих сотрапезников, принялся вслух зачитывать статью о неимоверно расплодившихся в городе крысах. Он даже успел произнести вслух некоторые кровавые подробности крысиных набегов на самые бедные кварталы Лондона, сообщавшиеся в заметке, прежде чем его остановили, напомнив, что во-первых, подобные темы не подходят для чтения за завтраком, а во-вторых, здесь дамы. И правда, супруга одного из постояльцев едва не лишилась чувств прямо за столом. Мистер Бейтс про себя все же дочитал заметку до конца, и только заметил, что горожанам рекомендуют тщательно следить за хранением продуктов в своих домах и по возможности избегать тех районов, где крыс уже видели.
Мистер Блэк пропустил эти новости. Он спустился к обеду, потом немного побеседовал с другими постояльцами, вновь поднялся к себе и вышел только к вечеру, когда миссис Пиммонс уже готовилась подавать ужин.
– Пожалуй, я немного прогуляюсь, миссис Пиммонс, – сказал мистер Блэк, надевая шляпу и перебросив через руку плащ. – Я ведь почти не вижу город, находясь все время в конторе, а прогулки, говорят, чрезвычайно полезны для пищеварения и общего здоровья. Не будете ли вы так любезны завернуть мне в платок бутерброд, чтобы я мог перекусить где-нибудь в парке?
Миссис Пиммонс трудно было понять, как кто-то может предпочесть бутерброд, съеденный на скамейке в парке, сытному ужину в уютной домашней столовой, но скромная улыбка мистера Блэка – и, разумеется, оплата за два месяца вперед, – сделала ее сговорчивой. Получив свой бутерброд и пожелание приятной прогулки, мистер Блэк покинул пансион.
Очевидно, прогулка произвела на него большое впечатление, потому что с этого вечера он взял в обыкновение гулять несколько раз в неделю. Миссис Пиммонс, поначалу недовольная, все же не могла не признать, что эти прогулки идут на пользу постояльцу – она говорила мистеру Бейтсу и другим жильцам, что у мистера Блэка, несомненно, улучшился цвет лица, да и вообще его настроение кажется более приподнятым, когда он возвращается по вечерам в пансион. Порой миссис Пиммонс обращала внимание, что он держит одну руку в кармане плаща, будто что-то прячет, но в другие дни она замечала, что руки мистера Блэка совершенно пусты, а карманы не топорщатся. Однажды она даже совершила отчаянный и совсем не подобающий приличной даме, и уж тем более хозяйке пансиона поступок: заметив, что мистер Блэк ушел из дома без плаща, она зашла к нему в комнату – якобы принести свежие полотенца – и, трижды попросив Господа просить ей этот грех, сунула руку в тот временами подозрительный карман. В кармане ничего не обнаружилось, кроме нескольких хлебных крошек: вероятно, мистер Блэк кормил птиц в парке. С облегчением вздохнув, миссис Пиммонс поспешила вон из комнаты, дав себе зарок никогда и ни в чем не подозревать больше такого добропорядочного господина, как мистер Блэк.
***
Город был восхитительно темен и мрачен. В эту темноту можно было кутаться, как в пуховое одеяло, наслаждаться ею, как изысканным вином. Впрочем, крысам вино безразлично. Крысы предпочитают зерно и сало, но и ничем другим не брезгуют. Крысы всеядны, а в этом городе еды множество – множество лавок, амбаров, складов, погребов, где можно устроить пиршество. Множество слабых и беззащитных живых тварей, которые тоже станут едой для тысяч и тысяч серых созданий с длинными хвостами. Крысу вел инстинкт – и еще что-то. Вел туда, где, как подсказывало ее крысиное чутье, пахло едой – а еще кровью. Этот запах будоражил ее нюх последние несколько недель. Он был везде, сначала еле слышный – и ей приходилось проделывать долгий путь, прежде чем она находила его источник, – а потом все более отчетливый, все более близкий. Крыса бежала по улице, даже не скрываясь, потому что теперь с наступлением темноты город почти вымирал. Люди прятались в своих норах, и крысы хозяйничали в городе, каждую ночь завоевывая все новые территории. Сначала им приходилось ютиться в вонючих грязных домах, где жили такие же вонючие грязные люди, где пищей служили гнилые отбросы, где не было ничего кроме нищеты и страха. Крыса помнила – хотя и не могла этого сделать – как впервые попала, ведомая еле уловимым запахом, в одну из таких вонючих нор, где в отнорках копошились ее извечные враги и соседи – люди, больше похожие на таких же крыс, чем на людей. Запах, еле слышный, металлический, острый и будоражащий, привел ее в отнорок, где пищал, задыхаясь, человеческий крысенок. От крысенка пахло – так, как пахло от разодранных острыми мелкими зубами птичьих тушек, как пахло от прокушенных вен бьющихся в предсмертной агонии кроликов – так, но все же немного иначе.
Крыса подбежала поближе – и против нее тут же ощерились несколько серых – уже красных – усатых мордочек, готовых защищать добытую ими еду – настоящую, еще живую, полную теплой вкусной крови еду. Крыса не шелохнулась, и тогда другие, очевидно, перестав видеть в ней угрозу, позволили ей подойти еще ближе и разделить с ними трапезу.
Когда крыса вонзила зубы в мягкую плоть уже прекратившего пищать младенца, она перестала помнить – она перестала быть крысой – и чем-то еще – и осталась просто крысой. Она рвала зубами мясо, хотя не была голодна, она, так же, как и ее товарки, грызла и грызла, раздирая кожу, мышцы, перекусывая хрупкие косточки, добираясь до внутренностей, шалея от пропитавшего все вокруг запаха крови.
Когда скрипнула входная дверь и раздались невнятные голоса, крыса, в отличие от остальных, порскнувших в стороны, осталась на месте, наблюдая. В отнорок вошли двое, от них тоже воняло, но воняло намного хуже, чем от любой помойки. На ногах пришедшие держались нетвердо. Люди не чуяли запахи так, как крысы. Эти двое успели сделать несколько шагов, прежде чем их носы уловили запах крови. Сильный запах. Он смешался с запахом горящей лучины и человеческим криком. Крыса отбежала в сторону, чтобы не быть раздавленной двумя людьми, упавшими на колени возле изгрызенного трупа младенца. Люди ее не заметили – они кричали. Крыса поспешила убраться, пока на крик не пришли другие люди.
За углом крысу ждали. Знакомый запах подсказал крысе, что хозяин рядом. Она взбежала по подставленной руке на плечо и ткнулась мордочкой, все еще измазанной в крови, в лицо хозяина.
– Ну, ну, Лиззи, – засмеялся ее хозяин, – неужели ты и вправду так соскучилась? Надеюсь, ты приятно провела время? Однако, время позднее, и нам с тобой нечего делать в этом районе.
Человек аккуратно взял крысу под брюшко и, сняв с плеча, сунул в карман, погладив напоследок пальцем по загривку. Это была хорошая крыса. Очень умная, гораздо умнее тех, что у него прежде были. Жаль, что крысы живут мало, но уж он постарается, чтобы Лиззи пробыла у него как можно дольше.
***
Несколько недель спустя мистер Бейтс снова потряс постояльцев чтением газетной заметки о нашествии на Лондон крыс. «На этот раз, – читал он невозмутимо, не замечая, как ахают дамы и морщатся джентльмены, – крысы были замечены не только в трущобах, но и во вполне благополучных районах города. Твари вели себя агрессивно, корреспонденту даже стало известно о нескольких случаях нападения их на человека. Все укушенные доставлены в больницу, где им оказана помощь. Мы рекомендуем всем читателям приобрести в ближайшей лавке крысиный яд». Миссис Пиммонс была возмущена и запретила мистеру Бейтсу впредь читать подобные статьи, ибо они пугают постояльцев.
– И все же, я бы посоветовал вам прислушаться к рекомендациям газетчиков, мэм, - пробасил мистер Бейтс. – Крысы – настоящее бедствие, если они придут на нашу улицу…
– Вы говорите вздор, капитан, – недовольно возразила миссис Пиммонс, комкая в пальцах платок. – Это не трущобы, это чистый приличный район, к тому же у многих соседей есть кошки. Это отпугнет тварей.
– Э-э-э, миссис Пиммонс, – капитан усмехнулся. – Редкая кошка рискнет сразиться с крысой, вот что я вам скажу. Крысы опасны и запросто могут расправиться с кошкой, особенно если накинутся на нее не в одиночку. Кошка тут не справится. Тут нужна собака, да не любая, а специально обученная – натасканная на крыс. Такие способны за пару минут перегрызть горло десяткам серых тварей. Однажды я видел…
– Ради всего святого, капитан! – миссис Пиммонс даже повысила голос, чего никогда себе не позволяла, – мы не хотим больше ничего слушать об этих ужасных созданиях! Мистер Блэк, мистер Грегсон, скажите же ему! – и пожилая дама откинулась на спинку кресла, в котором сидела, обмахиваясь платком, как веером, вероятно, собираясь немедленно лишиться чувств.
Мистер Блэк пожал плечами, показывая, очевидно, что ему безразличен предмет разговора, а мистер Грегсон, давний поклонник хозяйки, что, разумеется, не ускользнуло от ее внимания, поспешил заверить капитана Бейтса, что тему для беседы он и впрямь выбрал неудачную.
А меж тем опасения капитана имели все шансы сбыться: чуть ли не каждый день в газетах появлялись сообщения о невероятно расплодившихся в бедных кварталах и хлынувших во все части городах стаях крыс. Крысы были повсюду – теперь они кишели на улицах не только с наступлением темноты, но и среди бела дня. Газеты полнились жуткими историями о найденных в трущобах изгрызенных трупах младенцев или немощных больных, не сумевших защититься от нападения крысиных полчищ. Город в считаные дни словно обезумел: когда миссис Пиммонс, поутру наткнувшись на жирную серую крысу прямо у себя на крыльце, кинулась в лавку за ядом, то обнаружила, что яда давно не достать, как, впрочем, и крысоловок. Капитан Бейтс предложил ей купить собаку – терьера, обученного ловить крыс, но оказалось, что и собак почти всех расхватали перепуганные лондонцы, а те, которых еще можно было достать, стоили едва ли не столько же, сколько весь пансион миссис Пиммонс.
Когда однажды вечером некоторые постояльцы заговорили о том, что, вероятно, стоит на время оставить Лондон и переехать куда-нибудь в сельскую местность, подальше от крысиного нашествия, миссис Пиммонс впала в отчаяние – она и помыслить не могла оставить свой пансион. Немного успокоили ее уверения мистера Бейтса и мистера Блэка, что уж их-то никакие крысы не пугают, и они не собираются покидать Лондон и бросать миссис Пиммонс на съедение этим тварям. Мистер Бейтс теперь провожал миссис Пиммонс в лавку за продуктами и на почту, поскольку она боялась ходить одна даже днем, а мистер Блэк ничуть не изменил своей привычке гулять по вечерам, несмотря на то, что хозяйка умоляла его подумать об опасности, которой он себя подвергает.
– Ну что вы, миссис Пиммонс, – улыбался своей скромной улыбкой ее постоялец, – для меня нет никакой, я уверяю вас, никакой опасности. Я вполне способен защититься, если будет необходимость, но, уверен, таковой не возникнет. Но я благодарен вам за заботу.
***
В последние несколько дней маршруты ее прогулок стали намного короче. Ей уже не приходилось пробираться, прячась по подворотням, в нищие районы – теперь можно было найти, чем поживиться, и совсем рядом, в нескольких кварталах от их собственной норы. Правда, теперь прибавилось и конкурентов: еще не стемнело, а улицы уже кишели десятками и сотнями маленьких серых тел, бегущих, спешащих, ищущих, во что вонзить зубы. Впрочем, крыса, конечно, не умела считать. Она лавировала среди своих товарок, торопясь туда, куда гнал ее не только инстинкт, но и воля хозяина. Крыса шмыгнула в узкую щель забора, отделяясь от серой лавины, и через некоторое время внимательный, чуткий слух уловил бы шорох маленьких лапок по деревянному полу, но… владелец этого дома, трясущийся за свое добро, единственный со всей улицы, кто еще не бросил хозяйство и не сбежал из охваченного «серой чумой» Лондона, был немного глуховат. Крыса миновала пустой холл и темный коридор и нырнула в слабо освещенную комнату, откуда доносилось хриплое старческое бормотание. Не испугавшись присутствия человека – ибо таких, как он, крыса давно не боялась, – она пересекла комнату и исчезла среди теней в углу. Старик, стоявший у высокого обшарпанного секретера и перебиравший бумаги при свете свечи, ничего не заметил и оторвался от своего занятия только тогда, когда прямо перед ним, звякнув, упал золотой женский браслет. Старик поднял голову и замер: в одном из выдвинутых ящичков, нагло, не таясь, сидела и скалила мелкие зубы толстая серая крыса.
– Ах ты… – старик, не сводя с нахалки взгляда, зашарил по столешнице секретера, ища, чем бы запустить в тварь. Как назло, под руками были одни бумаги… и тот самый браслет. Не самое подходящее оружие, но все же… Старик швырнул побрякушкой в крысу, та пискнула и… Лицо старика обожгло болью от острых крысиных когтей и зубов – вместо того чтобы сбежать, тварь прыгнула прямо на него. От неожиданности он отшатнулся, оступился и, падая навзничь, смахнул на пол свечу. Несколько мгновений он пытался отодрать от себя крысу, вцепившуюся в него всеми коготками, но та цапнула его пребольно в нос, и он разжал руки, пытаясь прикрыться и защитить глаза. Крыса снова укусила его, и он снова попробовал ухватить и сдавить ее, чтобы задушить, но наглая тварь извернулась и хватанула его за палец. Закричав от боли, старик замотал головой, надеясь сбросить с себя крысу, но все попытки были безуспешны. Он чувствовал, что начинает задыхаться, что мелкая злобная гадина вот-вот одержит верх, и это придало ему сил. Он крепче перехватил крысу и рванул, отдирая ее от своего лица вместе с кусочками кожи и мяса. На этот раз у него получилось, и он отшвырнул крысу так далеко, насколько ему хватило сил. Он видел, как тварь перевернулась в воздухе и, упав, тут же вскочила на лапы и порскнула куда-то в полутемный угол. Отирая кровь с лица, старик повернулся, чтобы подняться на ноги, и второй раз за вечер застыл от ужаса: комната полыхала.
Хозяин ждал ее на улице, в квартале от злополучного дома. Крыса шмыгнула прямо к человеку, прыгнула в подставленную ладонь и, юркнув за пазуху, свернулась там клубком. Сегодня ей не очень повезло, сегодня она ничем не порадует хозяина.
– Ах, Лиззи… – в голосе человека слышалось сочувствие и разочарование одновременно. – Старый хрыч сделал тебе больно? Ничего, мы его накажем, вот увидишь… – пальцы человека ласково погладили мохнатое тельце. – Накажем прямо сейчас. Так легко он не отделается.
Серая крысиная масса, двигавшаяся вниз по улице, вдруг, словно подчиняясь неслышному приказу, изменила направление и двинулась, против всех инстинктов выживания, в сторону дома, из окон которого вырывались клубы сизого дыма. Человек гладил Лиззи и улыбался вслед бегущим крысам.
***
Миссис Пиммонс плакала от отчаяния. Ее пансион, ее чудесный тихий уголок, ее надежда на безбедную старость, практически опустел, как опустел и обезумевший от страха Лондон. Почти все постояльцы, наскоро собрав пожитки, бежали в провинцию, подальше от столицы и захватившей город "серой чумы". Уехал галантный мистер Грегсон, звавший, впрочем, миссис Пиммонс с собой – но как она могла оставить свой пансион? Уехали и две супружеские пары – после того, как одна из дам обнаружила крысу прямо в своем тазу для умывания и подняла визг. А недавно пансион покинул даже все повидавший мистер Бейтс. Только мистер Блэк еще оставался, и миссис Пиммонс надеялась, что он не сбежит, как остальные, не бросит ее одну в этом когда-то вполне респектабельном, а сейчас кишащем мерзкими тварями квартале. Все соседи миссис Пиммонс тоже разъехались, испугавшись нашествия крыс. Крысы хозяйничали в брошенных домах и никого не боялись. От них не спасал никакой яд, никакие ловушки. Они загрызли соседскую кошку, ту самую, которая иногда забиралась к миссис Пиммонс на задний двор, и ее хозяйка едва не повредилась в уме от горя, когда нашла труп своей любимицы прямо на пороге дома. Миссис Пиммонс перестала читать газеты – там все равно не писали ничего, кроме очередных случаев нападения крыс, кроме заметок об очередных загрызенных обезумевшими тварями несчастных. Мистер Блэк иногда сообщал ей последние городские новости, впрочем, он теперь появлялся в пансионе поздно, ссылаясь на то, что записался добровольцем в санитарный отряд и вечерами они ходят по улицам и отлавливают крыс – городские крысоловы давно перестали справляться с тварями сами. Теперь одежда мистера Блэка часто пребывала в беспорядке, и пару раз миссис Пиммонс даже видела на ней следы крови. Она, разумеется, ни о чем не спрашивала своего последнего постояльца, справедливо полагая, что ее хрупкое душевное равновесие не выдержит ужасных подробностей. Миссис Пиммонс перестала выходить на улицу – там все равно нечего было делать, не с кем перемолвиться словечком. Целыми днями она обходила пустые комнаты, зорко следя за тем, чтобы крысы, то и дело пробиравшиеся в дом, не обосновались в нем насовсем.
На сегодня обход был закончен, и миссис Пиммонс позволила себе наконец-то присесть и налить чашку чая. Мысли ее были невеселы. Она настолько погрузилась в них, что не заметила даже появление мистера Блэка.
– Я ненадолго, миссис Пиммонс. Только переменю одежду – сегодня мы идем в не слишком благополучный квартал. – Мистер Блэк, вопреки всему, не выглядел уставшим, напротив, он словно был рад столь неприятным обязанностям. – Не знаю, будет ли от этого прок. Вы слышали, пишут, что даже в королевском дворце житья не стало от крыс?
Миссис Пиммонс покачала головой – она ничего подобного не слышала. Подумать только, какой ужас: даже наша милостивая королева вынуждена соседствовать с мерзкими тварями!
– Неужели в королевском дворце нет на них управы?
– Очевидно, нет, миссис Пиммонс, иначе газетчики не писали бы об этом. Не будете ли вы так добры налить мне чаю, пока я меняю костюм?
***
Миссис Пиммонс плохо спала. Точнее, она не спала вообще, не сомкнула глаз этой ночью. Мистер Блэк не вернулся даже к полуночи, и бедная женщина не знала, что и думать. Она представляла себе всяческие ужасы и замирала от страха при каждом шорохе: ей казалось, что крысы добираются и до нее. В конце концов нервы у нее не выдержали, и она, поднявшись с постели и накинув поверх ночной сорочки халат, а после – шаль, зажгла свечу и двинулась в сторону кухни. В кухне было пусто – ни одной крысы миссис Пиммонс не обнаружила. Не нашлось их и в столовой, и в гостиной, и в комнатах наверху. Откуда же тогда этот слышанный ею шорох? Неужели она теряет рассудок от страха? Но нет, вот, он снова слышен, кажется, это в комнате мистера Блэка. Быть может, он вернулся? Она должна удостовериться. Миссис Пиммонс легонько постучала в дверь, на случай, если ее постоялец действительно вернулся и уже спит, и обнаружила, что дверь не заперта. Поколебавшись секунду, она толкнула дверь и остановилась на пороге. При свете свечи она могла разглядеть сидящего на постели мистера Блэка – его ладони были сложены лодочкой, и в них лежало что-то маленькое, что-то шевелящееся и издающее тихий жалобный звук.
– Мистер Блэк? – шепотом спросила миссис Пиммонс, делая шаг внутрь комнаты. – Что с вами, мистер Блэк?
– А, это вы… – его голос был каким-то бесцветным. – Посмотрите, миссис Пиммонс, что мерзкие твари сделали с моей Лиззи…
– Лиззи? – миссис Пиммонс сделала еще шаг. – Кто это? Кто такая Лиззи?
– Лиззи… – в голосе мистера Блэка послышалась нежность. – Моя маленькая подружка, моя умница… Они вспороли ей брюхо. Она уже умерла бы, если бы не я. Но даже я не смогу ей помочь. – Он поднял сложенные лодочкой ладони ближе к свету, и миссис Пиммонс наконец разглядела, что в них лежало.
– Крыса! – ее визг разнесся, должно быть, по всему дому. – Господи Иисусе, бросьте эту гадость немедленно! Зачем вы принесли дохлую крысу в мой дом?
– Бросить? – мистер Блэк не отрывал глаз от маленького тельца, испускавшего последний вздох. С его рук на ковер капала кровь. – Как бы не так! Ах, если бы вы знали, миссис Пиммонс, чего мне стоило найти такую умницу, как Лиззи, и обучить ее. Если бы вы знали, сколько моих сил, моей любви, моей души вложено в это маленькое создание. Если бы вы знали, как мы с моей Лиззи понимали друг друга… вы бы не предложили мне бросить ее сейчас, когда она почти умерла.
– Да вы сумасшедший! – миссис Пиммонс перекрестилась. – Вы говорите о крысе! О мерзкой вонючей крысе! Вы держали ее здесь? В моем доме? Все время, что вы жили, вы держали ее здесь? О боже милосердный! Убирайтесь сейчас же вместе с вашей гадкой крысой! Она наверняка была заразная!
– Дайте мне вашу шаль, миссис Пиммонс.
– Что? Мою шаль? Зачем вам…?
– Я заверну в нее мою Лиззи и позабочусь о ней, – мистер Блэк поднял взгляд от переставшего шевелиться кровавого комочка. – Позабочусь о Лиззи, а потом о вас, миссис Пиммонс. Вы так взволнованы…
– Вы и правда сумасшедший! Отдать мою шаль, чтобы завернуть дохлую крысу… – миссис Пиммонс рассмеялась. – Да ей самое место на помойке, как и всему ее мерзкому роду.
– Значит, вы так считаете? – Мистер Блэк встал, и это заставило миссис Пиммонс вздрогнуть и попятиться. – Ну что ж… Вас ведь зовут Элизабет, верно? Как это хорошо. Хорошо, правда, Лиззи? – и он шагнул женщине навстречу.
***
– Итак, вы желаете наняться на работу во дворец? – дородный, сурового вида кастелян осмотрел его с ног до головы, но, очевидно, не нашел в его внешнем виде изъяна. Темно-серый костюм, как и чуть более светлый плащ, был пошит весьма добротно, волосы напомажены, руки в перчатках. – Вы ведь понимаете, что без идеальных рекомендаций вам нечего и думать об этом месте?– У меня есть рекомендации, – мужчина аккуратно вынул из саквояжа конверт и протянул его нанимателю. – Думаю, такие вполне подойдут.
– Хм-хм… – кастелян внимательно изучил рекомендательные письма, разве что не попробовал их на зуб. – Неплохо. Думаю, мы примем вас, мистер Блэк. Вам нужна будет комната?
– О да, нужна. Пансион, в котором я жил до сих пор, закрылся – хозяйка уехала из города.
– Тогда пойдемте, я познакомлю вас с младшим кастеляном, он выдаст вам ключи от комнаты и униформу.
Двигаясь за своим нанимателем по служебным коридорам королевского дворца, мистер Блэк тайком поглаживал слегка оттопыренный карман плаща и улыбался: «Вот все и устроилось, Лиззи, моя хорошая. Тебе нечего бояться. Ты скоро ко всему привыкнешь». Расписываясь в толстенной амбарной книге за ключ, выданный младшим кастеляном, мистер Блэк тщательно вывел: "9 сентября 18** года. Джек Блэк. Крысолов".
Историческая справка
Крысолов по имени Джек Блэк действительно существовал. Он был официальным крысоловом при дворе королевы Виктории. Мистер Блэк настолько не боялся крыс, что частенько носил дюжину у себя за пазухой. Джек носил самодельную пышную форму. Она состояла из алого пальто, жилета и бридж с широким поясом, на пряжке которого сияли буквы VR и две оловянные крысы (крысолов королевы Виктории). Источники утверждают, что Джек Блэк не убивал крыс, а ловил их и продавал на крысиные бои.
И миди на низкорейтинг
Название: Проклятое дитя
Часть канона: ориджинал
Автор: Morane
Бета: myowlet, Fool Moon
Размер: миди, 4802 слова
Пейринг/Персонажи: НМП, НЖП
Категория: джен, гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: история, рассказанная за чашкой чая одной старой глупой женщиной
– А я вам говорю, во всем виноваты эльфы! – старуха сдвинула брови и даже притопнула ногой, подняв тем самым небольшое облачко пыли. – Не обошлось тут без них, уж поверьте мне! Я на своем веку их колдовства повидала и вам скажу – уж если они взялись проказить, нипочем не успокоятся, пока добрых людей не смутят. Вы, Ваше Преподобие, человек нездешний, потому и не знаете, что маленький народец в наших краях шалит часто, мы уж привыкли. – Старуха посмотрела на собеседника, прищурившись, будто не могла толком его разглядеть. – Вы не серчайте на беднягу Джонни, ваше преподобие, он и так не великого ума, а тут от страха последнего лишился. – Без сомнения, я ценю ваш житейский опыт, миссис Хиз, но позвольте все же усомниться в том, что эльфы – в существование коих, кстати, вы, миссис Хиз, как добрая христианка, не должны бы верить – имеют хоть какое-то отношение к тому, что Джонни Белл перебрал выпивки в пабе, а по дороге домой упал и сломал церковную ограду, – с улыбкой произнес его преподобие Эдвард Теренс, глядя на миссис Хиз сквозь круглые стекла очков. – Виноват эль, но не эльфы. Разумеется, я буду достаточно строг с мистером Беллом, чтобы быть уверенным, что он впредь не учинит еще какой-либо порчи церковного имущества. И, конечно, ему придется починить ограду.
– Я добрая христианка, преподобный, это вам любой в округе скажет, ни разочка не пропустила воскресную проповедь! А вы напрасно мне не верите. Эльфы водились в наших землях испокон веку, и все об этом знают. А уж Джонни-то про эльфов врать не станет, помяните мое слово, он в молодости такого повидал… даже его покойная женушка, царствие ей небесное, даже Лиззи прикусывала язычок, если Джонни говорил, что видел эльфов. А уж язык-то у Лиззи был без костей… – старуха, кряхтя, поднялась с чурбака, на котором сидела, и, приблизив свое лицо к лицу мистера Теренса, заговорила приглушенно: – Вы в наших краях чужой, да и лет прошло уж тому немало… Да и не вспоминают про эту историю люди, боятся… Сейчас уж время к вечеру, а на ночь глядя маленький народец поминать не след… Вот что, преподобный: вы загляните-ка к старушке Бенни завтра на чашку чая, и я расскажу вам одну историю, которая случилась прямо здесь, на наших глазах. А ежели мне не поверите, спросите у любого из деревни, кто постарше, и вам скажут, что все истинная правда.
Бенни Хиз замолчала и уставилась на пастора, словно ожидая, примет ли тот ее вызов. Мистер Теренс покачал головой:
– Спасибо за приглашение, миссис Хиз. Я, конечно, навещу вас завтра, но считаю своим долгом предупредить: какова бы ни была ваша история, она вряд ли заставит меня пересмотреть свои убеждения. А они таковы, что эльфы, или малый народ, как вы его называете, не более чем суеверия.
– Тсс! – старуха зашептала и заозиралась вокруг, будто боялась, что их подслушивают. – Не говорите так о них, преподобный. А то они обидятся и сыграют с вами дурную шутку.
– Я священник, миссис Хиз, – пастор смотрел уже серьезно, и улыбка исчезла с его губ. – Я верю в Господа и в волю Его, и в моей вере нет места досужим вымыслам о всякой нечисти. Доброго вечера, сударыня.
Мистер Теренс склонил голову в знак прощания и, повернувшись, зашагал по дорожке прочь от дома Бенни Хиз. Мысли его обратились к его повседневным занятиям – и к новым, только вчера привезенным помощником почтальона книгам, ожидавшим преподобного в кабинете. Он непременно начал бы читать их еще вчера вечером, если бы позавчера не сжег всю свечу, также читая, а необходимость просить у экономки, миссис Каннингс, новую свечу повлекла бы за собой очередной сколь неизбежный, столь и бесполезный спор о бережливости и расточительстве. Миссис Каннингс была бы превосходной экономкой, если бы ей не были свойственны некоторая скупость и привычка ворчать на своего нанимателя. Миссис Каннингс служила экономкой у прежнего пастора и досталась преподобному Теренсу вместе с приходом, что он, не обремененный пока семейными узами, счел очень удобным. Вот только экономка никак не желала понять, что у нового пастора свои привычки, и старалась навязать ему тот образ жизни, к которому привыкла при предшественнике Теренса. Поэтому, желая сберечь свои и ее нервы, преподобный накануне лег спать пораньше, вместо того чтобы просить свечу или стащить ее, что было бы уж совсем неподобающе для его сана, или пытаться читать в сумерках, окончательно портя и без того плохое зрение.
На следующее утро мистер Теренс, проснувшись в необыкновенно прекрасном расположении духа, почти не вспоминал о вчерашней беседе со старой Бенни Хиз. Он позавтракал, не обращая внимания на брюзжание миссис Каннингс по поводу раннего подъема – очевидно, его предшественник, несмотря на свой преклонный возраст, не страдал бессонницей, особенно по утрам. После завтрака мистер Теренс немного погулял по саду, еще раз оглядел сломанную Джонни Беллом ограду, мысленно подсчитывая, во сколько обойдется починка, затем сделал кое-какие дела в церкви, написал несколько писем, попросив миссис Каннингс отнести их на почту, и, решив, что подходящее время для чая уже настало, отправился к Бенни Хиз, чтобы услышать ее «одну историю».
Несомненно, старушка расскажет ему какую-нибудь небылицу, из тех, что рассказывают в каждой деревне, и будет убеждать, что все видела собственными глазами. Не то чтобы мистер Теренс был радикально настроен против подобной болтовни, но все же считал, что не следует поощрять деревенские суеверия. Если Бенни будет упорствовать в своих заблуждениях, пожалуй, стоит прочитать пару проповедей на эту тему. Да, именно, пару проповедей о свете божественной веры и…
– А, доброго денечка, преподобный Теренс! – размышления пастора были прерваны возгласом миссис Хиз. Он и не заметил, как добрался до ее дома. – Пришли, значит, выслушать старую Бенни? Ну и славно, славно. Заходите в дом.
Преподобный вошел в сумрачное и явно знавшее лучшие дни жилище старухи и присел на скамью за стол, возрастом, вероятно, не уступавший хозяйке дома. Хозяйка, меж тем, суетилась, разливая в невесть откуда взявшиеся в столь бедном доме настоящие фарфоровые чашки, да еще из разных сервизов, мутноватый, едва-едва коричневый чай. На вкус этот чай оказался ничуть не лучше, чем на вид, но мистер Теренс, разумеется, не мог позволить старухе почувствовать себя неловко из-за столь скудного угощения. Вряд ли в ее карманах водится что-то больше нескольких пенсов.
Старуха уселась напротив и обхватила темными морщинистыми руками белую, в лиловых цветах, чашку. Мистер Теренс заметил, что руки у нее подрагивают.
– Итак, вы пришли послушать историю, которую я обещала рассказать вам, – Бенни смотрела в свою чашку, будто могла увидеть там что-то, кроме коричневатой жидкости, даже не забеленной молоком. – Вряд ли кто другой вам об этом расскажет: из тех, кто был тогда там, половины уж в живых нет – ведь без малого сорок лет прошло! Только я осталась да Джонни, но он даже когда выпьет, судачить про эту историю не любит. Да еще Сара и Тим должны помнить, хоть они и помладше нас с Джонни, но в господском доме успели послужить. Вы, верно, видели господский дом, Ваше Преподобие?
– Вы имеете в виду старый сгоревший дом, миссис Хиз? – мистер Теренс приподнял бровь. – Тот, что в миле отсюда?
– Да, тот самый. Слышали поди, что в деревне его называют дурным местом? Да как не слышать… Уж, почитай, сорок лет туда люди и нос сунуть боятся. Даже самые отчаянные и бесшабашные парни, которым все нипочем, ни за какое добро в господский дом не сунутся. А ведь красивый был дом… Я там работала, когда молодая была и еще замуж за своего старика не вышла, упокой Господь его душу. Сначала младшей горничной, а потом…
– Вы служили в доме Кларенсов? Как любопытно, я об этом не знал.
– Вы знакомы с хозяевами?
– Нет, нет, лично я не знаком, но, разумеется, слышал о них.
– О мистере Джозефе Кларенсе, верно? Да, мистер Джозеф, говорят, стал известным человеком даже в самом Лондоне. Он ведь совсем уже старый, наш хозяин. Старше меня, а мне тоже годков немало. Давно он сюда не приезжал, никогда не любил этот дом. Все говорил, что ему здесь скучно. Вот и уехал, как в наследство вступил, сам все в столицах, а дом брату оставил. Мистеру Чарльзу. Мистер Чарльз тогда только женился, жену сюда привез, такая красавица была! Нас в то время двоих девушек в младшие горничные взяли – меня и Энни. Хорошее было время… Да только скоро пролетело. Молодая миссис Кларенс сразу после свадьбы понесла и родила дочку, Абигайль. А через несколько лет и сына – Томаса. Ох, кто бы знал тогда, что все так обернется… – Бенни сокрушенно покачала головой. – Маленькому мистеру Кларенсу еще трех лет не исполнилось, как он заболел. Да так сильно, что ни один местный доктор не мог его вылечить, мистер Кларенс выписал доктора аж из Лондона. То ли тот поумнее оказался, то ли Господь смилостивился над Кларенсами, – при этих словах преподобный Теренс осенил себя крестным знамением и Бенни повторила жест вслед за ним. – Выжил маленький Томас. Только худенький был и бледный, как былиночка, да и прихрамывать начал. Правда, смерть все же взяла свое с хозяев – то ли миссис Кларенс от сына заразилась, то ли переутомилась, ухаживая за малышом – она от него не отходила почти, об этом вся прислуга знала, - только вскорости, как маленький Томми начал поправляться, его матушка слегла да больше и не встала. Мистер Кларенс остался вдовцом, а дети – сиротами. Бедные малютки, их все так жалели! Старались развеселить, мистер Кларенс с ними возился как вряд ли какой другой джентльмен со своими детишками возится. И вроде наладилось все, Эбби и Томми улыбаться начали, только очень уж все маленькие да худенькие были, да хромота у Томми никак не проходила. Детки росли, и жить бы всем да радоваться, только стали у нас в людской шептаться, что не все с маленьким Томми ладно. Будто глаз у него дурной – на кого посмотрит не так, тот то захворает, то упадет и расшибется… Поначалу-то над теми, кто такое про мальчишку говорил, смеялись: мол, ворон ты засчитался, вот и споткнулся да нос расквасил. А потом нет-нет да стали примечать – и впрямь странный какой-то Томми. Проказлив не в меру стал и проказы-то такие… одно дело угли из камина на ковру рассыпать, чтобы горничной от экономки влетело, а другое уже по ночам по коридорам красться да слуг пугать, кто поздно спать ложится. Стали мы за мальчиком присматривать – может, кто его плохому учит? А мальчишка это заметил да на нас обозлился – и уж совсем житья от него не стало. И ведь так напроказит, что вроде бы и ни при чем он тут. Однажды даже экономка не выдержала, пожаловалась мистеру Кларенсу на сына, а через день так с лестницы упала, что чудом шею не свернула. Уж после такого она ни на миг в доме оставаться не пожелала, уехала куда-то в город. Вот тогда кухарка и сказала… да мы уж все тайком на это думали, только как же такое вслух-то вымолвишь… «Не хозяйский это сын», – сказала кухарка. – «Подменыш это, эльфово дитя».
– Ну, миссис Хиз, это уж слишком! – воскликнул мистер Теренс. – Это, в конце концов, нелепо! Если бы, как вы говорите, бедный ребенок был отродьем нечистой силы, разве этого не заметил бы здешний священник? Такое существо не переступило бы порог церкви!
Миссис Хиз посмотрела на преподобного Теренса мрачно, словно упрекая его за недоверие:
– Может, он и разглядел бы подменыша, Ваше Преподобие, да только тот всех обманул. Обвел во круг пальца. В церковь-то он ходил, как все, с отцом и сестрой, и ей-богу, с места мне не сойти, коли вру, даже крестился, сама видела! Только мы потом решили, что не он это был, а морок. Эльфы на такое дело великие мастера. И он был мастер – то глаза отведет, то, наоборот, заморочит, что тебе белый день ночью покажется. Он и отца с сестрой заколдовал колдовством своим эльфийским, – Бенни сотворила отводящий дурное жест, и пастор поджал губы. – И старший мистер Кларенс, и маленькая мисс Абигайль будто не замечали, что рядом с ними живет. А когда мальчишке одиннадцатый годок пошел, мистер Кларенс умер. Однажды утром Джонни, он тогда садовнику помогал, его в саду нашел, в одной ночной рубашке… а дело среди зимы было. Так и не узнали мы, как мистер Кларенс в таком виде на улице оказался. Я слышала – кое-кто говорил, что он-де в последнее время умом тронутый был, да только неправда это. В уме он был. Из прислуги никто не сомневался, что это подменыш его… Мистер Джозеф, как узнал, что с братом приключилось, сразу приехал, детей забрал да обратно в Лондон отбыл, а за себя управляющего нового оставил – старый-то нипочем не соглашался дальше в доме оставаться. Да многие тогда ушли – и горничные, и лакей мистера Кларенса… Остались только здешние, деревенские, кто в доме служил. Решили – раз эльфеныш уехал, так жить-то поспокойней станет. Оно и стало, никто по ночам не бродил, людей не пугал… а к середке лета приехали молодые Кларенсы обратно. Вот уж мы их не ждали! Мисс Абигайль мне сказала – я тогда в доме старшей из прислуги осталась: и за горничную, и за экономку – что ее брат в городе сильно захворал и упросил дядюшку их снова в деревню отправить, мол, здесь он быстро на поправку пойдет. И то – разве ж в городе эльфу жизнь? Остались молодые Кларенсы в доме одни – ну как одни… Мистер Джозеф им то гувернантку выпишет, то компаньонку для мисс Абигайль, только никто из чужаков долго не задерживался. Я думаю, это их подменыш спроваживал. Не нужны ему тут были чужаки, а к нам он уж привык, наверное. Так и жили. Мистер Джозеф еще раза два наезжал, звал племянников в Лондон, но подменыш ехать ни в какую не желал и сестру не отпускал, он ее все-таки любил, видно, почти все время они вместе были – то она ему читала, то в саду гуляли. Я жалела бедняжку – какая ей жизнь с таким-то братцем, заколдовал, поди, ее так, что и себя не помнила, все ему угодить старалась. А ведь барышня уж была, красивая, бледненькая только. Ручки тоненькие, прозрачные, глаза большие, волос – чистое золото, а подменыш так и был хилый да хромой, сразу видно – нечеловечье дитя.
– Вы говорили, мальчик перенес тяжелую болезнь, миссис Хиз. И к тому же рос без матери… Должно быть, это был просто капризный ребенок, который вырос в невоспитанного подростка, но вряд ли он был тем, кем вы его считали. Ничего необычного в вашей истории нет, уж простите, – мистер Теренс жалел, что пришел сюда слушать вздорные старушечьи бредни. Лучше бы он остался дома и насладился до сих пор не раскрытыми новыми книгами.
– История-то впереди, Ваше Преподобие, – усмехнулась Бенни. – Вот только начинается. В тот год, когда мисс Абигайль исполнилось семнадцать, наш старый пастор скончался, и на его место приехал новый, преподобный мистер Мейсон. Был он, как сейчас помню, постарше вас, но не старый еще, годков тридцати, примерно мне ровесник. Такой строгий, суровый был человек, многие перед ним робели. Не скажу вам наверняка, но, кажется, преподобный Мейсон был знакомцем мистера Джозефа, я слышала, что он упоминал его в разговорах с молодыми Кларенсами. Конечно, он пришел в господский дом, чтобы представиться, мисс Абигайль его тепло приняла – гости-то у нас редко бывали, ей любое новое лицо было в радость. А ее брату новый пастор не понравился, он нехорошо так на него смотрел… Я даже пожалела беднягу. А уж когда поняла, что не случайно преподобный зачастил в господский дом… Да и то, мисс Абигайль была чудо как хороша. Я, правду сказать, понадеялась, что преподобный сможет ее из этого дома, от братца ее проклятого, забрать… – миссис Хиз вздохнула и встала из-за стола. – Вы уж простите, Ваше Преподобие, но дальше говорить без глоточка джина никак не можно.
Мистер Теренс покачал головой:
– Мне следовало бы отчитать вас за это, миссис Хиз.
– Можете призвать на мою голову кару небесную, преподобный, да только и правда мне очень нужно подбодрить себя глоточком-другим, – с этими словами миссис Хиз извлекла из старого буфета початую бутылку джина и опрокинула ее в себя, хлебнув прямо из горлышка. Мистер Теренс отвел глаза.
– Ну вот, так-то сподручней, – сказала миссис Хиз, снова усаживаясь за стол, но не убирая, впрочем, бутылку. – Стало быть, новый пастор и мисс Абигайль полюбили друг друга. Я ее прежде никогда такой не видела – она по дому летала, как фея. Иные скажут, негоже это, наносить визиты молоденькой девице, когда рядом с ней никого из родственников, кроме этого подменыша нет, да только и я, и все видели, что ничего дурного в мыслях у преподобного Мейсона нет, и дело сладится, коли дядюшка Абигайль возражать не станет, или подменыш не напакостит. А он затаился, даже обычные свои шалости забросил. Я подумала, может, отпустит сестру, ведь любит же он ее по-своему, а мы уж тут как-нибудь с ним… Если совсем невмоготу бы стало, я бы бросила все да ушла, вышла бы замуж – ко мне уж мой старик посватался тогда, да и засиделась я в девках – и уехали бы мы с мужем подальше. Перезимовали мы так ладно да спокойно, как уж давно не жили, подменыш почти из своей комнаты не выходил, неуютно, видать, ему было зимой-то. Мисс Абигайль расцвела, как роза, все ходила по дому и пела – оказалось, голосок у нее ангельский, как начнет петь, так слезы на глаза наворачиваются. Уж как я ей счастья желала, не сказать словами, улететь из клетки, от нечисти проклятой освободиться. И вроде как сладилось все, по весне от мистера Джозефа племяннице письмецо пришло, она мне его прочитала – видать, не с кем было больше радостью-то поделиться. Отписал, мол, мистеру Джозефу преподобный Мейсон и просил руки его племянницы, и мистер Джозеф, мол, не возражает, ежели сама Абигайль того не против. Что мистер Мейсон, мол, достойный человек, благородный, хорошего воспитания, для мисс Абигайль отличная партия. Мол, пусть Абигайль мистеру Джозефу отпишет о своем решении, и, коли даст согласие, мистер Джозеф приедет, чтобы объявить о помолвке, все честь по чести. Ох, как я обрадовалась, даже плакала! И подменыша этого совсем бояться перестала – он то ли захворал, то ли тосковал из-за того, что сестра от него уедет, а только за зиму совсем с лица спал, ходил по дому как привидение, глазищами своими зыркал.
Старуха перевела дыхание и снова глотнула джина. Мистер Теренс вознес Господу безмолвную молитву о прощении своей невоздержанной прихожанки. Старуха меж тем продолжила:
– Мистер Джозеф обещался приехать в начале мая, аккурат после Бельтайна. А меня вдруг ни с того ни с сего начало дурное предчувствие тревожить – как бы не случилось чего в колдовскую-то ночь! А ну коли наш подменыш только притворяется слабым да немощным, а сам злое дело задумал – ведь все знают, в ночь Бельтайна самое колдовское время, эльфам раздолье. Так уж я беспокоилась, что пошла к преподобному Мейсону, просить его, чтобы он был поблизости в ночь Бельтайна. Не в доме, конечно, ума-то я еще не лишилась: узнал бы кто, что жених до свадьбы с невестой ночь под одной крышей провел, так и все, пропала бы мисс Абигайль. Про подменыша-то я ему не рассказала, и никто не рассказывал, потому как, говорю, уж суров был наш новый пастор, не в пример вам, Ваше Преподобие. Вы и то за такие разговоры на меня неласково глядите, а он бы отчитал по всей строгости. Сказала я ему, что страсть как колдовства эльфийского боюсь, наплела с три короба, что и за мисс Абигайль мне боязно, он меня высмеял, но все же пришел, видать, и сам что-то недоброе чуял. Устроила я его в сторожке, недалеко от господского дома, сама по дому ходила – доглядывала, не затеет ли наш подменыш чего. Страху натерпелась немерено. В доме-то, почитай, только я да мисс Абигайль, да подменыш этот. Джонни в конюшне ночевал, да еще наверху в комнатах прислуги были Сара с Тимом, только толку-то от них ни на грош, они оба молоденькие тогда были, как мисс Абигайль. И только я все коридоры обошла, на кухню спустилась, как чую – не одна я на кухне. Хотела кочергу у плиты схватить и застыла – за столом кухонным, где прислуга обедала, сидит наш подменыш, на меня дикими глазами смотрит и трясется. Я крестное знамение сотворила, начала «Отче наш» твердить, думаю, все, пришел мой конец, сейчас меня эта нечисть прикончит, а он вдруг на коленях ко мне пополз и скулит так, как щенок полудохлый: «Помогите мне, Бенни, помогите мне». И слезы по лицу градом бегут. Я аж язык проглотила – чего, думаю, ему от меня надо? А он дальше скулит: «Бенни, спрячь меня, она меня найдет и убьет». Кто, говорю, найдет? Думала, может, мамка его объявилась, которая дитя-то подменила? А он мне одними губами: «Моя сестра».
Мистер Теренс от удивления икнул.
– Сестра? – переспросил он старуху. – Мисс Абигайль?
– Вот и я ушам своим не поверила, – Бенни закивала. – Да что вы, говорю, мастер Томас, вы, верно, заболели. Абигайль мухи не обидит, а уж вас… чуть не ляпнула, дура, что его мисс Абигайль пуще всего боится. А он засмеялся так хрипло, будто его душил кто. Что, говорит, она вас всех обманула? И отца, и мистера Боунса – это священника старого так звали, – и мистера Мейсона. Вы ведь, Бенни, говорит, считаете меня нечистой силой? Думаете, будто меня эльфы подбросили? Не пугайтесь, говорит, я давно об этом знаю, что все в доме так думали. И снова хрипло так засмеялся. Только это не меня, Бенни, это ее подменили. А она заставила всех поверить, что подменыш – я. Это ее колдовство, говорит, а сам на себя показывает. А видок у него, скажу вам, краше в гроб кладут. Одни кожа да кости и синячищи под глазами. А он дальше бормочет, что это мисс Абигайль всех обманывала, что его с детства к себе привязала и заставляла делать все те пакости, что она сильная, очень сильная и никого не боится, что когда их дядюшка увез в город, он обрадовался, что в городе сможет от нее освободиться, а Абигайль все так повернула, будто он заболел, и потому они вернулись, и уж тут она его больше не отпускала… Я стояла да глазами хлопала – разве ж в такие выдумки поверишь? Нет, думаю, отродье бесовское, ты меня перехитрить хочешь, только Бенни Эванс не дура, она тебе не поверит! А он вдруг охнул, за грудь схватился и зашептал: «Она поняла, она поняла, что я выбрался из комнаты, она идет сюда. Помоги мне уйти, Бенни, помоги». Ох, Ваше Преподобие… – Бенни Хиз всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной кисти. – Сама не знаю, что на меня нашло – то ли я поверила ему, то ли он меня заворожил, только я его подхватила под локоть, и мы, как могли, побежали из кухни к задней двери. Вернее, я бежала и на себе тащила мальчишку, он и ноги-то передвигать не мог, как только в кухню пробрался. Добежали мы до задней двери, я стала засов отодвигать, а подменыш… или мастер Томас обернулся и вдруг тихо так говорит: «Все, Бенни, мы не успели». Я за ним повернулась и… Святый Боже, Ваше Преподобие! Никогда больше в своей жизни, а уж живу-то я на свете немало, я такого не видела. Она стояла у черной лестницы и… это была не мисс Абигайль. Не моя мисс Абигайль, которая пела по утрам, как пташка, которая читала мне письмо дядюшки и заливалась радостным смехом, которая мечтала при мне вслух, как она будет счастливо жить с мистером Мейсоном… Тут даже слепой понял бы, что это существо – не человек. И что оно к нам не с добром пришло. Оно смотрело на нас своими глазищами, в которых, вот вам крест, преподобный, ничего не было, кроме черноты. А ведь у мисс Абигайль были такие чудные голубые глазки! И когда оно открыло рот, я разглядела в нем зубы как у щуки – тонкие и острые. Оно заговорило голоском Абигайль, и меня пот прошиб.
«Зачем ты от меня ушел, глупый мальчик? – и так жутко улыбнулось. – Ты ведь знаешь, что нехорошо огорчать свою сестренку».
Я глянула на мастера Томаса – теперь уж, похоже, не приходилось сомневаться, что это и правда мастер Томас, – он пытался подняться с пола. «Ты мне не сестра, чудовище, – прошептал он, – оставь меня, ты и так уже забрала у меня все, что могла». «Еще не все, – сказала… сказал подменыш. – У тебя еще осталась жизнь, немного, правда, но мне хватит… а потом я найду кого-нибудь еще». «Своего мужа?» – спросил мастер Томас. «Пожалуй, нет, – подменыш задумался. – Мейсон станет мне защитой. Он не догадается. И никто не скажет ему. Некому будет сказать». Ну все, теперь уж мне точно конец, думаю. И тут мальчишка говорит: «Ладно, меня ты убьешь, я и так не жилец. Но Бенни отпусти. Она ведь была к тебе добра». «Да, – кивнул подменыш. – Поэтому будет неправильно убить ее просто так… Беги, Бенни». «Бенни, беги», – повторил мальчишка и попытался толкнуть меня локтем. Мне было его до слез жалко, преподобный. Только и себя жалко тоже. Вдвоем мы бы не сумели спастись, жуткая нечисть нас бы не выпустила. И я, развернувшись, открыла засов задней двери и, распахнув ее, бросилась во двор. Может быть, думала я, я поспею позвать преподобного Мейсона, хотя не хватит ли его удар, когда он увидит, что такое его невеста? Обежала я дом кругом и только тогда закричала, стала преподобного звать. Он, видать, не спал еще или вовсе спать не собирался, выскочил почти сразу. Я ему под ноги свалилась, дух перевести не могу, захлебываюсь… Он меня под мышки подхватил, на ноги поставил и только одно слово выдохнул: «Абигайль?» Я головой замотала, едва отдышалась, говорю ему: «Там, в доме, эльф-подменыш, он нас чуть не убил». «Томас Кларенс?» – спросил мистер Мейсон, видать, наслышался пересудов-то. «Нет, – я заплакала. – Это не Томас. Это она». Кое-как объяснила ему, что все думали, будто подменыш – брат Абигайль, а оказалось… Он глянул на меня как на безумную, не поверил, конечно. Бросился бежать к дому. Стойте, кричу ему, стойте! Он не слушал… ну я и за ним припустила. Ой, думаю, куда ты, Бенни Эванс, свою головушку суешь, ведь живой оттуда не выйдешь, да только и так уже одного мальца там бросила, а ведь наверху еще и Сара, и Тим… За преподобным я не угналась, бегал он знатно, да и мне в другую сторону надо было – забежала я на второй этаж, выскочила на черную лестницу, слышу – внизу крики, не стала разбирать, наверх кинулась, за мальцами… Они в чулане прятались, услыхали, видать, что внизу творится. Меня увидели, на шею мне кинулись и в голос ревут оба. И я реву, от страха-то. Схватила их за руки, да побежали мы снова по лестнице на второй этаж, там им говорю: бегите, говорю, через парадный вход да побыстрее, зовите людей на подмогу, авось кучей одолеем нечисть-то. Они убежали, только, видать, так перепугались, что деру дали не в деревню, а в лес, их потом еле нашли, я уж думала, что и они померли. Сама обратно побежала на лестницу, откуда только силы взялись, ведь боялась, Ваше Преподобие, пуще смерти эту нечисть поганую боялась. Спустилась к задней двери, а там бедный мастер Томас лежит… неживой уж. Только и успела сказать: «Прими, Господь, душу его», – мистер Теренс перекрестился, – выглянула во двор, смотрю, эта нечисть над преподобным Мейсоном стоит, а он перед ней на коленях, и будто его заговаривает. И вот уж он поднялся и ей улыбается, и не видит, что облик-то у нее нечеловеческий… Ох, думаю, сейчас она его заворожит, и будет он, бедняжка, как мастер Томас, околдованный жить… А помочь-то мне нечем… огляделась, вижу, засов от двери валяется, это, видно, я его бросила, когда бежала отсюда. А засов-то железный. Уж не знаю, как мне удалось к подменышу подобраться, чтобы он меня не заметил, только швырнула я этот засов в него, что есть силы, нечисть и упала. Преподобный Мейсон очнулся, глядит на меня, как на Христа воскресшего, простите, Ваше Преподобие, а потом на нечисть эту. «Абигайль, – говорит, – что ты наделала?». – «Убить ее надобно, – говорю, – пока не очнулась». Он кивнул. «Да, – говорит, – надобно. Я это сделаю». «Да как же, – говорю, – Вы ж священник. Нешто возьмете грех на душу?» «Возьму, – говорит, – раз уж больше некому. Если Господь захочет, он простит меня. Идите, Бенни, не стоит вам это видеть».
Грешным делом я подумала, что он пожалеет ее и с ней сбежит… и пусть бы, лишь бы подальше от нас. Пошла я со двора куда ноги понесли, не оглядывалась. Полпути прошла к деревне и вдруг слышу – бежит за мной кто-то. Сил уж не было, будь что будет, думаю. Опустилась на дорогу и сижу. И тут выбегает на меня Джонни Белл, вид у него дикий, будто за ним черти гонятся, споткнулся об меня, повалились мы в пыль. Когда очухались, гляжу – в той стороне, где господский дом, зарево пылает… Вот думаю, как мистер Мейсон все дело закончил… Может, оно и правильно. И снова на дорогу повалилась.
Два дня потом в беспамятстве лежала, а когда очухалась, узнала, что преподобный Мейсон и мисс Абигайль Кларенс погибли в пожаре, который, как все думали, устроил мастер Томас, подменыш. Я не стала их разубеждать, так и считают до сих пор, что это мальчик дом поджег, а мистер Мейсон побежал невесту спасать, да и сам сгинул. Поначалу наши-то на пепелище ходили, думали найти чего, да только то место быстро красным плющом да шиповником заросло, так, что нипочем не пробраться. Мистер Джозеф не стал дом заново отстраивать, видать, тоже решил, что место недобрым стало… Вот и не ходит туда теперь никто. И вы, преподобный, не ходите. Такая вот история.
***
Весь вечер преподобный Теренс был задумчив и хмур. Рассказанная Бенни Хиз история никак не шла у него из головы, не помогли забыться даже долгожданные книги. Вопреки своим убеждениям, он поверил, что Бенни рассказала ему правду, но разум твердил ему, что он не должен смущать свой ум такими историями, ведь это противоречит его вере. Сотворив короткую молитву, он лег спать, даже не поужинав, чем немало удивил экономку, и решил, что завтра он обдумает все услышанное еще раз, чтобы привести это в сообразие со своими убеждениями. Однако ранним утром его разбудила миссис Каннингс, сказав, что преподобного зовут к покойнику. Еще не услышав имени, он уже знал, в чей дом ему надлежит отправиться. Когда он вошел в сумрачное, явно знавшее лучшие дни жилище старухи, он увидел ее, полусидящую на постели, с распущенными седыми волосами и открытым ртом, искаженным в последнем крике ужаса или отчаяния. А сквозь доски стола и кровати пробивались ростки красного плюща.
@темы: фандомное
-
-
22.11.2016 в 21:35-
-
22.11.2016 в 23:31-
-
23.11.2016 в 08:36-
-
23.11.2016 в 13:24-
-
23.11.2016 в 17:29-
-
23.11.2016 в 23:53Morane,
-
-
24.11.2016 в 10:59-
-
24.11.2016 в 12:02Ладно, буду надеяться, что к тебе придет вдохновение)
-
-
24.11.2016 в 14:00